Лесное

«А вдруг авария, в кювет кто улетел?», — спросил он сам себя.

«Поздновато встрепенулся, далеко уже уехали, забудь», — сам же себе тут же и ответил. Внутри, конечно, стыдно немного стало, но… мысль о том, чтобы сейчас развернуться и рыскать по кустам в поисках неизвестно чего и кого показалось глупой. Да и не его это собачье дело в конце концов, и дом уже близко, и заждались его там, какого хрена резинить, нет уж — ехай себе прямо!

До дому и правда оставалось всего ничего, какие-то сорок километров. Пяток из них — по полям, незримо застывшим сейчас где-то там за окнами машины по обе стороны от раздолбанной дороги с разбитыми остатками асфальтового покрытия двадцатилетней давности.

Асфальт, будто издеваясь над заехавшим сюда путешественником, лежал кусками метров по 50 через 200–300 метров бездорожья и так несколько раз, окончательно исчезая сразу, как только поля сменялись лесом. Пару раз в год дорогу подсыпали свежей щебёнкой и разглаживали грейдером, так что не всё так уж и плохо, верно? Во всяком случае это позволяло не плестись, а ехать вполне себе терпимо — 50–70 километров в час. Полчаса — и ты дома!

«Так-то, мужик, так-то!», — опять беспричинно развеселился Ваня. Будто пытался отогнать тем самым от себя впечатления от только что увиденного. Прибавил громкость магнитолы. «Зря я кассеты на днях все выгрузил из салона, радио-то вон, чёто пропадает местами, не ловит ни черта!»

Ещё километра через 3–4, в тот момент, когда как раз пела в молодости горячо им любимая «Агата Кристи»,

По небу ангелы летят,

В канаве дьяволы ползут,

И те, и эти говорят -

Ты нам не враг, ты нам не друг.

— всё больше нарастающее шипение полностью забило весь эфир. Иван попытался отловить радиоволну, потыкал кнопки настройки — ничего не вышло. Тогда он убавил звук, но полностью выключать его не стал — пусть хоть так, чем в полной тишине ехать.

Дорога за все те многие десятки раз, сколько он по ней ездил, была знакома до каждого поворота, каждого подъёма и спуска, каждой ямы и дерева. Смотреть было не на что даже днём, а сейчас и подавно — не видать же ни черта! Видно было только монотонный, освещённый пыльно-песочный кусок перед машиной метров на сто вперёд, на котором менялся лишь узор из ям и ухабов, да ближайший к дороге ряд деревьев справа просвечивался едва, а уже чуть дальше — края света от фар растворялись в темноте ночи. Будто и нет ничего сейчас здесь: ни машины, ни человека, ни шипящего затерявшегося радио внутри несущейся коробчонки из железа. Только ночь и тишина.

Тут вдруг… Иван понял, что ничего не слышит. Шипение из радио исчезло.

Вместо него где-то на границе слуха, здорово забиваемого шумом едущей по дороге машины, камней, порой ударяющих по днищу и прочей сопутствующей ситуации фоновой требухи, из динамиков раздавался еле внятный треск. Магнитола исправно пыталась выполнять свою функцию — отлавливала, что могла, в эфире и передавала дальше — в салон авто.

Звук очень сильно что-то напоминал, что-то из жизни, часто видимое и слышимое, но настолько банальное, что и внимания на себя не берущее никогда. Потому-то сейчас, когда его было только слышно, но не видно — сообразить о природе его происхождения — никак не получалось. И от всего этого внутри снова стало неприятно, как немного перед этим — с перевёрнутым указателем.

Непонятный треск этот постепенно нарастал, причём качество звука будто мигом вычистилось — никаких обычных для загородной местности эфирных радиошумов и гулов, а треск — вот он, слышен, и чем громче, тем более… осязаемый, что ли. Иван всё никак не мог понять — на что же он похож, этот звук?

Уже минут через десять езды с таким фоном стало совсем не смешно. Это всё бесило, и весьма. Иван и не обратил внимания, как вдруг, можно сказать ни с чего, изменился в настроении — начал кривить губы, с бешенством поглядывая на магнитолу, злобно что-то ворчать. Но почему-то не выключал её. Ехал, бесился, злился. Затем, также как-то будто само собой разумеющееся, не раздумывая, начал сперва постукивать ребром ладони по рулю… Будто чтобы самому отвлечься, или уши свои отвлечь от трескотни этой…

…Ну а чуть погодя уже и просто с остервенением бить. По рулю, по приборной панели. Этого было мало, и он, всё также — не останавливая движения, давя на газ, принялся включать и выключать рычаги омывателя стекла и поворотников, и опять всё с той же глупой злобой и какой-то дикой энергией тыкать подряд все кнопки на магнитоле, при этом будто специально игнорируя основную — выключения её питания. Через какое-то время он будто очухался, словно увидев самого себя со стороны. Бредятина какая, уймись! Приоткрыл окно, чтобы освежиться и взбодриться, отделаться от этого наваждения, но… шум едущей машины и ветра, обдувающего её, запахи леса, ночная прохлада — всё, что он так жаждал услышать, в салон машины почему-то не проникли. Будто там, за бортом, всё застыло. Умерло.

Треск не стал ничуть не меньше. Ничуть.