Лесной бродяга

— Даже больше чем мы с тобой, мальчик! Ну-с, так вот, в один прекрасный день он вместе со своей царицей сердца, насильно сделанной женою вождя, убежал к команчам. Те приняли и усыновили его, а он принес им сильные руки и мужественное сердце, исполненное страшной ненависти к своим сородичам, чему неоднократно давал доказательства. Я слышал, как спустя некоторое время после выхода каравана упомянутый индеец сказал дону Мануэлю: «Я заметил на равнине следы Кровавой Руки и Эль-Метисо. Будьте осторожнее». Кто такие были Кровавая Рука и Эль-Метисо, я в ту пору еще не знал. Команч продолжал ехать вперед, — кстати сказать, на превосходном коне, — не переставая оглядывать равнину пытливым взором. Я вел с собой двух догов, Озо и Тигра, держа их за ремни и надев на них намордники. Этих собак я специально обучил для борьбы с индейцами, а потому они теперь ежеминутно обнаруживали сильнейшее желание броситься на нашего индейца, так что мне пришлось держаться от последнего на некотором расстоянии, хотя и не упуская его из виду. Мы проезжали зарослями хлопчатника, как вдруг проводник испустил страшный вой, лег на спину своего коня и помчался галопом. В то же мгновение раздался свист как бы сотни гремучих змей…

— Так их много было, этих змей? — недоверчиво спросил Рамон, широко раскрыв глаза.

Охотник прыснул со смеху.

— Это была туча стрел, мальчик! — продолжал он. — Тут же грянули несколько ружейных выстрелов, подобно грому среди града, и я увидел, как дон Мануэль, торговец и все девять вакеро повалились с коней.

— Понятно! — перебил юноша.

— Да, тебе понятно? Ну а я так в первое мгновение ни черта не понял, что случилось; мне показалось все это дурным сном. Однако на всякий случай я поспешил снять с собак намордники, продолжая держать их на ремнях, хотя они яростно рычали и рвались. Подняв потом глаза, я ничего другого, кроме мчавшихся по лесу лошадей, не заметил. Что касается их всадников, то они сгинули неведомо куда: думаю, что индейцы тотчас же утащили их в чащу.

— И это была правда?

— Я больше не видел их. Не зная, что мне делать, — броситься вперед или отступать назад, я оставался неподвижным. Я чувствовал только, что невидимые враги окружают меня со всех сторон. Впрочем, неизвестность длилась недолго: из леса, окаймлявшего дорогу, показались семь или восемь индейцев и галопом поскакали в мою сторону. Надобно заметить, что до того мгновения я испытывал такую отчаянную тоску от окружавшего меня гробового молчания, что теперь, завидев врагов, почти обрадовался; по крайней мере, кончалась эта проклятая неизвестность! Спустивши своих собак, прыгавших, как разъяренные ягуары, я решился подражать им; мне это казалось легче, чем бежать. Пока Тигр и Озо сцепились с индейцами, я обнажил саблю и, вонзив шпоры в бока своей лошади, которую до сих пор сдерживал, да в придачу угостив ее добрым ударом плети, ринулся вперед, рискуя врезаться в индейцев. Не помню хорошенько, что потом произошло, так как мои глаза затмил красный туман, сквозь который я видел зверские и отвратительные фигуры дикарей. Смутно только мне представляется Тигр, только что задушивший двоих индейцев и потом пригвожденный ударом пики к трупу одного из них. Помню Озо с окровавленной пастью, повергнувшего на землю другого краснокожего. Через несколько минут я освободился.

— Черт возьми! — вскричал пораженный юноша. — Неужели вы успели всех их перебить, сеньор?

— Caramba! Видно, что это вам, молодым, ничего не стоит! — отвечал, смеясь, охотник. — Нет, в самом деле: мои собаки в тот день больше сделали работы, чем я сам. Справедливости ради следует сказать, что я в тот день покончил бы навсегда со своими поездками, не случись одно обстоятельство, которое я только и мог заметить, оставшись один. Когда я осмотрелся кругом, мне представилась следующая картина. Двое апачей лежали бездыханные рядом с моим беднягой Тигром; третий бился еще под Озо, державшим его за горло. Ты, конечно, понимаешь, мальчик, что я недолго разрешил ему мучить уставшего пса. Мне предстояло новое дело. Шагах в десяти от меня происходила невероятная свалка. Облако пыли поднималось над грудой поваленных коней и людей, среди которой я различал развевавшиеся перья, сверкавшие пики, размалеванные охрой, кармином и кровью фигуры с горевшими яростью глазами. Вдруг эта живая груда распалась, и из середины ее выскочил воин, подобно ягуару, только что разметавшему стаю шакалов. Едва он поднялся, как одним прыжком снова ринулся в схватку, и я последовал за ним.

— А тот апач, боровшийся с догом, не мешал вам в этом случае?