Лесной дом (СИ)

Человеческий страх вспыхнул соломой, и вот уже собирается толпа посреди улицы и рядится идти барина-оборотня на вилы брать!

Лука-то, даром что простой обозник, но без малого двадцать лет назад еще с первым воеводой сюда пришел из стольного града, а до этого в походах побывать довелось, в общем, жизнь видел. Лука первый смекнул, чем эта беда обернуться может. Сейчас крестьяне усадьбу пожгут да барина на вилы, а потом спалят вои деревню, без разбору на правых и виноватых. А потому, пока народ кучковался да вече устраивал, сиганул быстренько к Крепости, упредить дело нехорошее.

Воевода, надо сказать, быстро ситуацию оценил, выскочил из светлицы одетый, бодрый, саблей припоясанный, урманину своему что-то крикнул по-басурмански и побежал на двор, сам, значит, внушение воям делать будет, чтоб дров не наломали.

А Бьерн-то шапку в руках крутит и тоскливо так вслед воеводе глядит. Эх, неспроста тоже приперся с утреца-то! А кабы узнать! Лука не злобный мужик, не завистливый, но вот любопытство - да, слабость его... Еще раз взглянув с сожалением на удаляющуюся спину урманина вместе со всей интересной информацией, Лука вздохнул тяжелехонько и пошёл по крепости искать сыночка. Навестить, пользуясь случаем, да еще кое-какие догадки свои проверить...

***

Гаврила Лисовский сидел по своему обыкновению в нижней зале. Одет лишь в плотного бархата халат просто на исподнее, волосы на голове торчком стоят, глаза горят блеском лихорадочным.

Кухарка, стоя в не очень удобной позе, подглядывала в замочную скважину. А что, очень даже страшно. Вона как глазюки-то светятся. И чего-то повадился, сердешный, гостей каких-то принимать по ночам. Как ни вечер, требует явства, вина крепкого, кубки стеклянные, а сам-то чучелом сидит.

По всему видать, какая-то гульня* к ему ходит.

Сначала Лукерья думала, что из деревенских опять нашел. Ан нет! Четыре ночи на посту впустую, тетешку* графову подкараулить не удалось.

Вот и сейчас, сидит тюрюхайло*, ждет, когда Лукерья стол накроет. Хоть бы переоделся, ну, не её, Лукерьи, куцего ума дело, мож, той вертихвостке так ндравится? Мож, у них, бар, так принято - не мыться. Хотя ране барин завсегда в баню ходил, а когда Лукерья к нему бегала, завсегда чан с водой ставить велел. Нечисто дело.

Лукерья поерзала и, подняв с полу груженный снедью поднос, толкнула дверь. Барин дернулся головушкой кудлатой, но не повернулся. Сказал как будто собеседнику, которого не было:

- Вот видишь... И сегодня её нет. Или рано еще? Три дня не бывала. Я все дела забросил, до крепости доехать все недосуг. Подати посчитать времени нету, а она... Поди ж ты! Хочу - приду, а захочу - не приду. Дрянь паскудная.

Ага, Лукерья поставила поднос на столик, медленно начала расставлять блюда и бокалы, ага, значит, и не деревенская. Гулена-то. С крепости, видать, чья-то вольна жинка. Аль вдова... Как вдова или солдатка, так какой тут спрос. Вон Евдокия, солдатска вдова: полсела мужиков у нее побывало, и лупили её мужни бабы, и волосы драли, и даже ворота дегтем мазали. А той все как с гуся вода. Отряхнется, плюнет еще под ноги и пойдет, гузном кренделя выписывая. Может, Дунька?

- Ты вот скажи мне, Лукерья, - вспомнил о ней таки сердешный, чтоб когда на нем черти дрова возили, не надорвался, а подоле помучился. - Вот скажи мне, Лукерья, вот я как мужик - справный?

- Справный, барин, ох какой справный! - и про себя добавила: «Да откуда мне знать, пентюх кудлатый, какой ты мужик, справный иль завалящий. Я с тобой в баню не хаживала, отведи святая Богородица, не приведи добрая Макошь!»

- Вот и я так думаю!...

А то ты бы по-другому думал! У нас и Васька-дурачок думает, что он первый парень на деревне! Но вслух, конечно, промолчать надобно. Зубы целее будут. Э, а чегой-то барин такие вопросы задает? Уж не решил ли её, Лукерью, в оборот взять, раз зазноба не пришла? Кухарка застыла с открытым ртом от такого предположения.

- Ну ты чего выпучилась, корова? Сомлела? - барин размашисто хлопнул Лукерью по упругому заду. - О! Крепка ты телом, как я погляжу! Но нет. Не в этот раз точно. Но ты не горюй, Лушка! - говорил Лисовский, тем временем наливая и пригубляя уже второй бокал, первый-то он залпом хлебанул. - Позову как-нибудь в опочивальне посветить. Если хорошо служить будешь. А пока возьми полотна на сарафан, скажешь, я велел. И ступай давай.

Лукерья дверь тихонечко прикрыла, кончик платка прикусила и бегом, бегом, подальше. Не то что бы ее напугали обещания барина, навряд ли дойдет до такого. А коли дойдет, у кухарки давно припасены взятые у Степаниды травки, что немочь мужскую вызывают. Кто, как не Лукерья, подмешать может тайно в кушанье? И все, ничего больше полюбовнику этому не захочется.

На полпути вспомнила, что поднос-то и забыла. Надо бы возвратится.