Лесной рыцарь (Бушующий эдем)

Было уже совсем темно, когда они увидели огни. Словно маяк в небе, светился вечный огонь у храма Солнца, венчавшего самый высокий холм в Большой Деревне. Языки пламени взмывали вверх и колыхались, маня обещанием тепла, еды, отдыха. Отряд ускорил шаг, воины распрямились в седле. В воздухе уже чувствовался запах дыма и готовящейся еды. Еще раньше вперед отправили гонца сообщить об их прибытии, так что их ждали.

Несколько минут спустя путники увидели костер возле хижины Большого Солнца на втором по высоте холме, еще один посередине церемониальной площадки в центре деревни. В костре горели целые деревья, посылая в небо тысячи искр. Залаяли собаки, раздались приветственные крики, и Элиз поняла, что их заметили. Из каждой хижины высыпали индейцы, они кричали, радуясь счастливому возвращению своих мужчин с Рено, Ночным Ястребом. Отряд въехал в круг света, отбрасываемого громадным костром, и, окруженный начезами, остановился.

Элиз чувствовала, как руки индейцев касаются ее юбки, тянут, щиплют, оценивают. Начезы бесцеремонно рассматривали ее — наивные, любопытные, недоверчивые, презрительные. Где-то впереди приветствовали Рено как победителя, как вновь обретенного сына. Он медленно удалялся от нее, расстояние между ними все увеличивалось. Внезапно Элиз услышала протестующие возгласы мадам Дусе и, обернувшись, увидела, что пожилую женщину стащили с седла. Волосы мадам Дусе растрепались, ее толкали в разные стороны, но она упрямо держалась на ногах.

Ей показалось или она действительно слышала, как Рено прокричал какой-то приказ. Элиз не была уверена в этом среди какофонии криков, грохота барабанов, пронзительных звуков бамбуковых флейт. Как бы то ни было, мадам Дусе сразу же отпустили, а саму ее, хихикая, окружили женщины и потащили к хижине за вторым по высоте холмом. Элиз споткнулась на неровной земле и чуть не упала. В порыве внезапного гнева она стала отбиваться от вцепившихся в нее рук, пытаясь вырваться. Тогда рослая индианка, волочившая ее за локоть, больно ударила Элиз по лицу, а потом схватила за волосы и потащила дальше.

Впереди показались очертания большой хижины. Пришлось наклониться, чтобы войти через маленькую дверь, не более четырех футов в высоту. Внутри хижина оказалась очень просторной. Посередине пылал костер, вокруг стояла кухонная утварь; в конусообразном потолке было небольшое отверстие, через которое уходил дым.

В хижине не было окон, она освещалась костром и несколькими светильниками, представлявшими собой глиняные горшочки, в которых фитили плавали в ароматизированном травами медвежьем жире. Пол был устлан плетеными циновками, вдоль стен стояли широкие лавки, покрытые мехами.

К счастью, хозяина в хижине не было — к счастью потому, что как только Элиз в ней оказалась, женщины тотчас же принялись раздевать ее. Она пыталась сопротивляться, но женщин было так много, что сопротивление оказалось бесполезным. Через короткое время Элиз была полностью раздета. Женщины откровенно и оценивающе разглядывали ее белое тело и медового оттенка каштановые волосы, позлащенные отблесками огня. Одна из них пощупала сосок Элиз, затем провела рукой по ее бедру и, по-видимому, сказала что-то неодобрительное по поводу ее стройности. Другие засмеялись, а затем подтолкнули Элиз к широкой скамье, стоявшей посередине. Они уложили ее, укрыли мехами и вышли одна за другой, закрыв за собой дверь.

В хижине было тепло, даже душно от дыма, собиравшегося клубами под потолком. Элиз бездумно разглядывала плетенные из тростника коврики, сушеные травы, испускавшие свой аромат в жарком воздухе, разнообразное оружие, звериные шкуры, когти медведей и пантер, полоски кожи, привязанные к балкам. Она не знала, что будет дальше, и у нее даже не было сил об этом беспокоиться. Огонь примитивных светильников мигал, отбрасывая диковинные тени на высокие стены, мех приятно согревал, и наконец она прикрыла воспаленные глаза.

Глава 11

Невысокая индейская женщина ходила по хижине. Она разожгла огонь, поставила варить кашу, принесла охапку кедровых ветвей и разложила их под лавками, чтобы отпугивать блох. Рено делал вид, что не замечает ее, как принято у индейцев: он давал ей спокойно делать свои дела и в то же время не позволял беспокоить его. Так он был воспитан, и это настолько вошло в привычку, что он едва осознавал ее присутствие.

Он лежал на боку, до пояса укрытый мехами, опершись на локоть, и с нежной улыбкой смотрел на Элиз. Она лежала лицом к нему, одна рука поверх одеяла; ее глаза были закрыты, во сне она дышала ровно и глубоко.

Рено заметил, что под глазами у нее залегли синие тени, щеки обветрены, а губы высохли и потрескались от холодов, которые пришлось перенести во время перехода. Но, несмотря ни на что, она казалась ему прелестной. Элиз даже не пошевелилась, когда он лег рядом с ней поздно ночью, и его присутствие, казалось, не беспокоило ее. Только один раз, ближе к рассвету, когда он обнял ее, она, не просыпаясь, повернулась и прижалась к нему. Такое бессознательное приятие показалось ему необычайно трогательным и многообещающим.