ЛЕСНОЙ ЗАМОК

Прошло совсем немного времени, и Алоис-старший начал испытывать нечто вроде блаженства. И это он, которому так редко нравились собственные дети! А теперь они ему нравились. Один из них как минимум. Алоис принялся читать старшему сыну курс пчеловодства и вскорости пересказал все, что уже довелось выслушать Кларе, Анжеле и маленькому Ади, присовокупив к этому все свои монологи в тавернах Линца, не говоря уж о здешней, фишльхамской, пивной, где он успел прослыть экспертом и своего рода знаменитостью. Подросток схватывал все на лету, так что через какое-то время Алоису пришлось перейти к своего рода «курсу усовершенствования», основанному на знаниях, почерпнутых им самим из журналов по пчеловодству. В конце концов он даже преподнес сыну несколько творческих находок Старика, выдав их за свои собственные: это касалось, например, практически полного сходства между человеком и пчелой, тонкой настройки всего пчелиного сообщества, а также высокого предназначения, которое разделяют все обитательницы улья. Юноша жадно впитывал знания и рьяно работал на пасеке. Алоис уже грезил о том, как вдвоем с сыном преумножит число ульев до истинно товарных значений. Тогда уж и пойдут настоящие денежки.

Однажды ему так захотелось похвастать старшим сыном, что он взял его с собой в гости к Старику. Поступил он так не без колебаний; ему, понятно, не хотелось, чтобы старый пасечник затмил его в глазах Алоиса-младшего как главного эксперта по пчеловодству. С другой стороны, ему не терпелось похвастаться и перед сыном: такой ученый человек, как Старик, общается с ним совершенно на равных. На мальчика это должно было произвести впечатление.

Истина заключалась в том, что он перестал считаться с явным превосходством Старика как многоопытного специалиста по пчеловодству. В тот час, когда он застал «доктора» в постели и чуть ли не в слезах, с чувством собственной неполноценности было покончено раз и навсегда. К тому же вновь нашлось о чем посоветоваться со Стариком. В ульях Алоиса сейчас было полно меду. Он вычитал из справочника, как нужно забирать у пчел мед, однако полной уверенности не почувствовал. В былые дни, в Пассау и Линце, получалось это у него неважно. Мед, забранный им, почему-то имел привкус воска; кроме того, при всей своей экипировке Алоис всякий раз оказывался изрядно покусан.

Сейчас дело обстояло куда серьезней. Едва ли ему удастся продать свой мед, если тот не будет беспримесно чистым. Увидит покупатель в меду хоть одну дохлую муху, и пиши пропало!

Значит, надо было вновь обратиться к старому козлу за помощью и советом. Но на сей раз Алоис чувствовал себя куда уверенней и снисходительней. Он и сам удивился тому, что его сейчас ничуть не покоробила вонь. Конечно, Старик разбирается в пчелах лучше него, Алоиса, зато Алоис не из тех, кто разражается рыданиями просто потому, что у него ничего не получилось.

Поэтому-то он и взял с собой Алоиса-младшего, а Старик принял их довольно сердечно. Ему, если будет уместно так выразиться, осточертело одиночество. Процесс выздоровления затянулся и оказался весьма болезненным. Гордость пошатнулась под тяжестью не столько утрат, сколько несбывшихся надежд. Отшельники не часто предаются размышлениям о собственной участи, и эти размышления нагоняют на них тоску. Причем не важно, идет ли речь об отшельнике, опекаемом Наглыми, или о нашем клиенте, или, что, правда, встречается крайне редко, об отшельнике, сохраняющем относительную независимость (недолго ему оставаться независимым: одиночество делает его легкой добычей); в любом случае, мозги отшельнику необходимо прочищать минимум раз в году. В последнюю неделю перед визитом Алоиса мне пришлось поработать со Стариком. Он впал в уныние из-за того, что окончательно понял: ему уже не доведется стать общественно значимой фигурой; меж тем надежда на это питала долгие годы его тщеславие. У него не было жены, не было детей, не было реальных денег. И его преследовали воспоминания о мужчинах и женщинах, в разное время обошедшихся с ним одинаково несправедливо, причем никому из обидчиков он так и не смог отомстить. И, конечно, он был страшно разочарован тем, что так и не получил власти (и не удостоился отличий), на которую (и на которые) по своим способностям вправе был рассчитывать. Как это чаще всего и бывает, вслед за несчастным случаем наступила депрессия, усомнившись в своем умении обращаться с пчелами, он усомнился в самом себе.