Лесной замок

Парню показалось, будто его ударили, — так гулко и грозно прозвучал отцовский голос. Подростки, когда на них внезапно обрушивается невиданное доселе наказание, сплошь и рядом ударяются в панику. Не только потому, что они безмозглы, вздорны и самонадеянны, но и в силу так называемого переходного возраста. Услышав отцовский крик, Алоис моментально перестал быть четырнадцатилетним мальчиком. До этих пор он ясно осознавал, что ему четырнадцать, и психологический возраст, как ему казалось, целиком и полностью совпадал с биологическим. Хотя на самом деле, как это часто бывает, он обладал умом и расчетливостью двадцатилетнего, оставаясь во многих других отношениях на уровне восьмилетнего ребенка. Который может исключительно по собственной дурости сделать какую-нибудь пакость и тут же на ней попасться. Как сам он только что попался на том, что оставил улей на солнцепеке. Алоис-младший почувствовал, что вот-вот расплачется.

И он взмолился. К собственному стыду, буквально взмолился:

— Папа! Дорогой, обожаемый папа! Ты рассказал мне столько интересных вещей. Интересных, полезных, поучительных, и всё мне было в новинку. — Он хлопнул себя по лбу. — Голова у меня здесь, но, пожалуй, в ней столько не помещается. Я допустил ошибку. Сейчас мне это понятно. А тогда мне казалось, что я поступаю правильно, оставляя улей на солнце. На пару минут, всего на пару минут. Мне захотелось, чтобы пчелам в нем стало тепло. Прошлой ночью было так холодно, и они, бедняжки, наверное, замерзли. Весна — и вдруг такой холод. Но, я надеюсь, не произошло ничего непоправимого. — Он слышал звук собственного голоса, непростительно детский, непростительно звонкий, без капли мужества! — Прости меня, папа. Это было чудовищной глупостью. Я просто не нахожу слов.

Он понимал, что этого недостаточно. Алоис-старший нависал над ним чернее тучи, и в глубинах этой тучи молниями сверкали страшные подозрения.

— Подумай-ка вот о чем, Алоис, — нарочито спокойным голосом начал отец. — Все эти пчелы, все эти наши пчелы живут строго по правилам. — Он уставился на сына, и тот не смог выдержать его взгляда. — Они не терпят в своей среде ленивых и слабых. Или слишком самонадеянных, чтобы выполнять возложенные на них обязанности.

Он взял сына за подбородок. И практически заставил его взглянуть себе в глаза. Сдавил ему подбородок со всей силы двумя пальцами — большим и указательным — как щипцами. Однако боль помогла подростку прийти в себя. Старик уважает его, Алоиса-младшего, куда больше, чем этого человека, Алоиса-старшего, который сейчас сдавил ему железными пальцами подбородок. Эта насмешливая мысль, придя в голову, отразилась и на лице. К тому времени, как приступ взаимной ярости миновал, Алоису-старшему едва не отказала всегдашняя самоуверенность. Тогда как Алоис-младший, напротив, теперь дерзко смотрел ему прямо в глаза.

Если этот инцидент и оскорбил отцовские чувства, то стал лишь первым звеном в цепи испытаний. Пришло время выслушать Клару. Она получила письмо от матери, которое развеяло робкие надежды, зародившиеся у нее по получении письма отца. Читая материнскую весточку, Клара удивлялась тому, что совсем недавно чуть было не поверила, будто Алоис-младший и впрямь способен измениться в лучшую сторону.

Разумеется, само по себе написание письма было для старой Иоганны сущей пыткой. Клара понимала это. Едва ей исполнилось девять, как на нее возложили обязанность вести семейную переписку, тогда, как и теперь, весьма скудную. Но на этот раз — словно бы затем, чтобы подчеркнуть важность послания, — старая Иоганна исписала целую страницу, с муками проехав по ней, как по ухабистой дороге. Поначалу она скрупулезно перечислила все достоинства Алоиса-младшего. Он толковый парень, очень толковый, на сей счет она с кем угодно поспорить готова. И красавчик, этого у него тоже не отнимешь. Мальчик даже напомнил старухе его отца, Клариного мужа и дядю, в те годы, когда сам Алоис был молод — и уже такой красивый, такой хороший, такой серьезный. Сколько воды утекло с тех пор.

«Вот что я тебе скажу, Клара, — написала она дальше, — мне страшно. Кого это мы тебе возвращаем? Алоис — чудовище. Он настоящее чудовище, Клара, а мы его тебе возвращаем. Но ведь иначе никак. Иоганну пришлось нанять работника, дурака и пьяницу. Мы отдаем долю этому пьянице. Вот на что нам пришлось пойти, потому как мы отослали тебе Алоиса. Но, Клара, этот никчемный пьяница все равно лучше Алоиса. Мы его хотя бы не боимся».

Клара полезла в корзинку для шитья и извлекла оттуда письмо Иоганна Пёльцля. Алоис-младший вручил его ей в день своего приезда. Она пошарила на верхней полке в буфете в поисках более раннего отцовского послания, которое когда-то завернула в тряпицу. Это была поздравительная открытка на рождение Эдмунда. И, едва начав сличать почерк, она поняла: рука разная. Каракули деда Алоис подделал довольно похоже, но тем не менее это была подделка.

Клара ничего не сказала мужу. До тех пор пока не закончили ужинать. И только ночью, в постели, когда он сам начал жаловаться на Алоиса-младшего…