Лесной замок

Алоис, очутившийся в этот миг дальше всех, прибыл к месту схватки последним. И первым (и единственным) бросился разнимать дерущихся псов. Он не боялся ни Лютера, ни Спартанца; он был слишком зол для этого. Как осмелились они начать совместную жизнь с такого безобразия? Еще час назад он велел Лютеру заткнуться и сидеть на месте. Непослушания он не потерпит.

Алоис заорал на псов и, повинуясь все тому же яростному импульсу, растащил их голыми руками. Но и одного звука его голоса хватило бы. Псы повалились наземь в паре метров друг от дружки — полуоглушенные, запыхавшиеся, с разодранными носами и окровавленной шерстью на горле. Спартанец вывалил язык, словно это помогло бы ему продышаться. Лютер оказался не столько изранен, сколько посрамлен. Тяжесть прожитых лет взорвалась болью во внутренних органах. Он уставился на Алоиса с такой обидой и скорбью, что тот без труда расшифровал безмолвное послание: «Все эти годы я заботился о тебе и о безопасности всего семейства, и вот ты орешь на меня с таким презрением, как будто я ровня этому жалкому малолетку, которого ты только что к нам привел». Алоис чуть.было не подошел погладить и приласкать его, но это означало бы крах надежд на то, чтобы превратить Спартанца в безупречного сторожевого пса.

Когда раны у обоих псов зажили, Лютер не подходил к миске до тех пор, пока не наестся Спартанец. Положение дел не изменилось даже после того, как Клара стала подчеркнуто накладывать им корм в две разные миски. Спартанец подметал подчистую обе. Но это едва ли имело какое-либо значение, потому что Лютер потерял аппетит.

Алоис уже понял, каким должен быть следующий шаг. От Лютера надо было избавиться. Добрый старый Лютер теперь, скорее всего, радостно бросится лизать руку первому же ночному татю.

10

Во второй раз Ади услышал, как его отец в ярости ревет. Впервые произошло это, когда Алоис-младший оставил улей на солнцепеке, а во второй — когда Алоису-старшему понадобилось разнять дерущихся псов.

И какое могущество послышалось ему в отцовском голосе. Какое владение ситуацией! Отец бросился на бешено сцепившихся, захлебывающихся слюною и кровью зверей и растащил их. Какое бесстрашие! Ади понял, что полюбил отца. Теперь, гуляя в одиночку по лесу (что само по себе требует определенного мужества), Ади заставлял себя не бояться оглушительной тишины безмолвных деревьев, становящейся бесконечной в глубине чащи. Дрожа от страха и сдерживая его лишь с трудом, Ади и сам учился орать — учился именно здесь. Он кричал на деревья до тех пор, пока не начинало болеть горло.

Я любовался мальчиком. Я начинал понимать, почему Маэстро относится к нему со столь исключительным вниманием. А если случалось так, что легкое дуновение ветерка срывало с веток два-три листочка, Ади воспринимал это как личный успех, обеспеченный мощью его голоса. И это в безветренный, думал он, день!

Однажды Ади чуть было не столкнулся в лесу с отцом, но я успел увлечь мальчика в сторону. Мне не хотелось, чтобы они встретились при таких обстоятельствах. Алоис, конечно же, посмеялся бы над Адольфом из-за того, что тот кричит на деревья, а мальчик тайком прокрался бы за отцом и, значит, стал бы свидетелем расправы над Лютером. Я решил избежать этого. Маэстро не понравилось бы, окажи испытанный в результате шок негативное воздействие на Ади. Потому что мы, а вовсе не привходящие обстоятельства формируем собственную клиентуру.

В этот день Алоис-старший вышел на трудную прогулку, а для Лютера она была еще труднее. Одна из его задних лап пострадала в схватке со Спартанцем. Он прихрамывал, а пройдя несколько сотен метров, принялся отчаянно хромать.

Мне кажется, Лютер сознавал, что его ожидает. Маэстро легко читает мысли, которыми люди обмениваются с животными, а вот наши усилия в соответствующем направлении не поощряет. По крайней мере, в среде тех бесов, с которыми мне доводилось работать. Поэтому я подчас испытываю мучительный интерес к подвластным Ему областям, регионам, участкам, орбитам, сферам, зонам и оккультным анклавам знания. В особенности к оккультным анклавам. Как бес я знаю об этом не больше, чем мне положено, то есть не больше, чем может потребоваться по работе. Проклятия, заклинания и колдовские чары, которые согласно преданиям являются непременной атрибутикой любого бесовства, на самом деле сугубо инструментальны, и выдаются нам эти инструменты только по мере надобности.

Так что, улавливая мысли, которыми обменивались Алоис и его пес, я занимался отнюдь не рутинной практикой. Тем не менее мне без труда удалось установить, что Лютеру известно: его конец близок, тогда как Алоис, вольно или невольно, размышлял единственно над тем, каким образом умертвить своего безмолвного «собеседника».