Лесной замок

Он начал задумываться над тем, не было ли у него за плечами опыта предшествующих существований, одно из которых пришлось бы как раз на эту седую старину. Разве порой не посещало его некое дежавю? Такая возможность показалась ему довольно привлекательной. В Средние века он мог оказаться рыцарем. А почему бы и нет? Человек-то он смелый и решительный. Рыцарь Алоис фон Ламбах!

Если меня вновь спросят, каким образом мне удалось проникнуть в сознание Алоиса, раз уж он не был моим клиентом, я отвечу, что порой мы в состоянии читать мысли людей, доводящихся нашим подопечным близкими родственниками. Следовательно, я смог проследить размышления Алоиса о реинкарнации до того момента, когда он пришел к вполне определенному выводу. Большинство людей, решил он, вообще не способны поверить в то, что их существование когда-нибудь прекратится.

Должен отметить, что эта мысль воодушевила его. Идея реинкарнации легко укладывается в сознании, а если так, то он, Алоис, и впрямь должен был быть рыцарем без страха и упрека. Осознав это, он чрезвычайно возрадовался. Чего ему до сих пор не хватало, так это свежих идей. Они не дают человеку погрузиться в зыбучие пески старости — так он теперь считал.

 2

Отданный самому себе приказ не чураться ничего нового, должно быть, сыграл свою роль в том, как отнесся Алоис к неожиданному желанию маленького Ади петь в хоре мальчиков бенедиктинского монастыря. Клара, услышав, как ее муж сказал: «Да», не поверила собственным ушам. Поначалу она даже чуть было не отсоветовала сыну обращаться к отцу с такой просьбой, но в последний момент подумала: а что, если Господу угодно, чтобы Ади пел в этом хоре? Противиться Промыслу Божьему не входило в ее планы ни в коем случае.

Так что юный Адольф, мысленно обнажив чело, подошел к отцу и со страхом пролепетал, что монахи сказали ему: у тебя хороший голос. А раз так, то ему хочется — если на то будет разрешение отца — оставаться после уроков на репетиции.

Если бы у Алоиса спросили, как мог он разрешить одному из своих сыновей (любому из них) якшаться с монахами и священниками, он не замешкался бы с ответом. «Я провел тщательное исследование, — сказал бы он, — и пришел к выводу, что у бенедиктинцев лучшая школа во всем Ламбахе. А поскольку мне хочется, чтобы Адольф преуспел в жизни, я решил послать его в эту школу, какие бы возражения ни имел против нее».

И Ади отдали в бенедиктинскую школу. И скоро монахи начали считать его одним из своих лучших учеников, и он сам понимал это. Алоис, в свою очередь, радовался отличным отметкам. Мальчик не только освоил все двенадцать предметов, но и получил высшую оценку по каждому из них. И этого оказалось более чем достаточно, чтобы Алоис пришел в благодушное настроение.

— Вот что я тебе скажу, — начал он. — В детстве и в юности у меня тоже был хороший голос. У меня это от матери, а она когда-то пела соло в приходской церкви в Дёллерсгейме.

— Конечно же, папа, — ответил Ади. — Я прекрасно помню, как замечательно ты пел в тот день, когда мы ехали в Хафельд из Линца.

— Да уж… Юношеские способности, они никуда не деваются. А помнишь песню, из-за которой так разволновалась твоя мать?

— Помню, — сказал Ади. — Она еще огорчилась: «Ах, только не при детях!»

Отец и сын рассмеялись. Воспоминание заставило Алоиса тут же исполнить ту самую песню еще раз.

Моим он самым лучшим был
И как никто меня любил.
Он был солдат, я был солдат,
И он любил солдата в зад.

Но пуля-дура на войне

Ему досталась, а не мне.
Меня царапнула, а он
Был ею, подлою, сражен.

Алоис снова рассмеялся, и маленький Ади тоже. Они оба вспомнили. Именно в этот момент Клара и воскликнула: «Ах, только не при детях!»

Мой друг, сказал я, мне пора,
И у тебя теперь дыра;
А если свидимся в раю
Ты вновь увидишь и мою,
Мой добрый товарищ,
Мой добрый товарищ...

Голосом, чуть охрипшим от громкого пения, Алоис провозгласил:

— Хорошо, я разрешаю. Потому что верю, что ты меня не разочаруешь. Я награждаю тебя этим за отличную учебу в новой школе!

Про себя же он произнес: «Разумеется, я не позволю мальчику зайти по этой тропе слишком далеко. Еще не хватает ему превратиться в больного на всю голову священника!»

Ади меж тем и впрямь подумывал о том, не стать ли ему когда-нибудь монахом или лучше сразу аббатом. Ему нравились черные сутаны, и рай в его представлении связывался со светом, сочащимся сквозь высокие «окна-розы». Да и зачитываемый нараспев «Отче Наш» доводил его едва ли не до слез: Да святится Имя Твое… Да пребудет Царствие Твое…