Лесной замок

Посмеявшись, собутыльники меняли тему разговора. В те дни Алоис пребывал в крайнем раздражении не только из-за отъезда Анны Глассль. Они с Фанни жили теперь в том же трехкомнатном номере у Штрайфа. С этим-то как раз все было в порядке, воспоминания и сопоставления ничуть не тяготили его. Но тут он обнаружил, что Фанни не беременна — просто у нее случилась длительная задержка. Или это был выкидыш на ранней стадии? На сей счет она напускала туману.

Он понял, что она его чудовищно обманула, однако теперь уж ничего не попишешь. Ни с одной женщиной ему еще не было так хорошо. Разумеется, Фанни оказалась точно такою же ревнивицей, как Анна Глассль, и в самом скором времени наловчилась улавливать в его голосе, когда он обращался к другим женщинам, малейшие нотки желания. А немного спустя пробила здоровенную дыру в днище практически непотопляемого корабля, на котором Алоис собирался на всех парах приплыть в лучезарное будущее. Клара, объявила ему Фанни, должна отправиться на все четыре стороны. Иначе на все четыре стороны отправится сама Фанни.

Этого он, понятно, допустить не мог. Фанни в ближайшем будущем предстояло забеременеть уже по-настоящему; по меньшей мере, так предполагал он сам, ориентируясь на некие блаженные содрогания ее лона в мгновения наивысшего восторга, причем на содрогания обоюдные; такого рода соображения раньше не приходили ему в голову ни во время соития, ни после него. (За исключением одного-единственного раза, давным-давно, с Иоганной.) Кроме того, он чувствовал себя созревшим для того, чтобы стать отцом, желательно мальчика, которому предстояло бы в дальнейшем носить его фамилию. Да, конечно же, не в объятиях Фанни, но до или после них, он частенько подумывал о том, как она окажется на седьмом или на восьмом месяце беременности и тут-то придет черед Клары. Возможность связанных с этим уже в обозримом будущем легко предсказуемых осложнений (причем того же сорта, как те, через которые ему пришлось только что пройти) его не пугала. У себя на службе он привык разбираться с несколькими проблемами одновременно.

Что же до возможного скандала, тот его не тревожил. Да и не было оснований для тревоги. В Браунау он и без того был мишенью сплетен. Горожане осуждали его за сожительство с гражданской женой, но ни на каких верхах, кроме разве что Небес, их жалоб не принимали. Он чувствовал себя в этом городе кем-то вроде гарнизонного офицера. Деньги ему выплачивало располагавшееся в Вене Министерство финансов. И пока его служение отечеству оставалось безупречным, далекая рука Габсбургов не лезла и лезть не собиралась в его личную жизнь.

Заняв высокую должность в среднем эшелоне госслужбы, он понимал, что в верхний эшелон ему не перескочить. Зато его нынешнему положению ровным счетом ничего не угрожало. Таможне он был нужен. В конце концов, уходят долгие годы на то, чтобы набраться практического опыта, которым он располагал уже сейчас. С другой стороны, и ему самому была нужна таможня. Где бы мог он отыскать другую столь же хорошо оплачиваемую службу? Он превратился в безупречный инструмент для решения поставленных перед ним задач, но при решении любой другой задачи этот инструмент использовать было невозможно. Он был прикован к службе точно так же, как само таможенное ведомство было приковано к нему. Так что жителей Браунау можно было послать ко всем чертям. Конечно, их пересуды неприятны и небеспочвенны, однако интересного в его положении куда больше. Одна девица выносит ему сына, а другая, его племянница Клара (принимающаяся дрожать, стоит ему к ней обратиться), станет его любовницей. Разумеется, к тому времени, когда это ему понадобится, она вполне созреет. С чего бы иначе ей так дрожать прямо сейчас? Дрожит она потому, что знает: дядюшка научит ее всему, что ей хочется, и всему, чего она даже не смеет себе представить.

В эти-то тайные планы и вторглась Фанни. Клара у них работать больше не будет!

— Ты с ума сошла, — возразил было Алоис. — Неужели ты не видишь, какая она? Отправь Клару в монастырь — и она этому только обрадуется.

— Тебя заботят не ее радости, а твои. Увольняй!

— Не разговаривай со мной в таком тоне! Ты годишься мне в дочери.

— Гожусь… Знаешь польскую поговорку: отцу не стоит спать с собственной дочерью, иначе она потеряет к нему малейшее уважение.

Клару пришлось уволить. Не мог же он потерять такое чудо, как Фанни, — и потерять в обмен на зыбкое обещание Клары (если уж называть вещи своими именами) превратиться из ангелоподобной монашки в одержимую безумной страстью к дяде племянницу. Нет, столь ненадежные гарантии его не устраивали.

 6