Лесной житель

Вот и густой ивняк, скрывающий от взора путешественника, сияющую на солнце гладь озера. Аккуратно пробираясь между кустов, Григорий все ближе подходил к воде, и вдруг остановился, как вкопанный. На берегу по щиколотку в воде стояла обнаженная женщина. Она стояла спиной к послушнику, подставив лицо солнечным лучам и безвольно опустив руки вдоль пышного молодого тела. Ее черные блестящие волосы струились по спине и кончиками щекотали ягодицы.

Григорий похолодел. Несколько секунд он не мог сдвинуться с места, а затем непреодолимая волна панического страха будто подбросила его в воздух и понесла прочь от этого места. Он не знал, сколько времени бежал, не разбирая дороги, но, в конце концов, обнаружил, что страх гнал его в правильном направлении. Лес закончился. Послушник оказался на заросшем травой заброшенном поле. Ноги подкосились, и Григорий рухнул в траву. Некоторое время он лишь прислушивался к бешеному биению собственного сердца, а, слегка успокоившись, стал размышлять о случившемся.

«Это суккуб, - думал послушник, - вот я и доигрался, пустив греховные мысли на самотек. Да и расхрабрился так, как будто держу самого лукавого за хвост! Вот тебе и здрасти, - жена, как настоящая, да еще и без одежды, - в лучших суккубских традициях. Наказание за то, что не сдерживал свою страсть к Анне. Все, хватит! Срочно исповедоваться и принимать постриг!».

Григорий поднялся, стряхнул с одежды прилипшие комки грязи и травинки, и решительно направился в сторону скита.

Весть о благополучном возвращении Григория облетела скит еще до того, как он успел ступить за ворота. Даже старички, из тех, кто еще мог передвигаться, выползли на улицу поприветствовать нового отшельника. Все смотрели на него, как на героя. Смущаясь этих взглядов, Григорий, сделав общий поклон, поспешил в келью старца Герасима.

На стук и троекратное «Молитвами Святых Преподобных отец наших…», отец Герасим обычным мягким молодым голосом привычно ответил «Аминь». Это значило, что можно войти.

Старец Герасим сидел за столом и вышивал золотой нитью поручи. Он улыбнулся Григорию, застывшему на пороге, и сказал:

-Заходи, заходи, герой. Тут все переживали за тебя.

Григорий снял тяжелый рюкзак, поставил его в угол, и опустился на колени перед старцем, сложив руки для благословения. Старец с чувством перекрестил опущенную голову и позвал келейника. Растрепанный юноша с больными глазами, принял пожелание принести путнику чаю и варенья. Отец Герасим продолжал говорить, но его голос потерял нотки насмешливости, и стал скорее душевным:

- Прости меня Гришенька, тяжело тебе пришлось. Но я не мог придумать другого способа, чтобы уберечь тебя от ошибки. Но ты и меня, старого, поразил! Я то думал раньше воротишься, к весне. А ты предпочел лечь там, на солнышке и помереть с голоду.

Григорий смотрел на старца, как будто впервые его видит. Он робко спросил:

-Откуда вы знаете про весну?

Отец Герасим лукаво улыбнулся, и «добил» послушника вопросом:

-Персик вкусный был?

Григорий замер. Отец Герасим, сдерживая смех, легонько потряс послушника за плечо:

-Ну ладно, ладно тебе. Глаза выпучил. Прямо, как дитя малое. Никакой я не прозорливец, как любят шептаться в монастыре истеричные особы, преимущественно женского пола. Все что я знаю и могу угадать - это опыт житейский. Не больше, не меньше.

Оправившись от изумления, Григорий, наконец, заговорил:

-Но персик? Какой тут может быть опыт?

-Да, персик я тебе сам передал. У нас, правда, в это время не растут, поэтому, извини, персик заграничный, из городского супермаркета.

-???

Григорий покраснел.

-А я думал, что тот монах- Ангел Божий или преподобный.

-Может, отец Серафим и Ангел, только еще живой. Это мой друг из Белозерского монастыря. Пришел к нам на Пасху. Видит, забота меня гложет, что помрешь ты там. Сердце щемит, а бросить братию в такой праздник не могу - все исповедаться хотят и причаститься. Вот и взялся он сходить на «дачку», отнести провизию. А когда пришел, говорит, действительно, послушник ваш чуть Богу душу не отдал, но уже оклемался - жить будет.

Когда келейник с подносом, где стояли чайные чашки, лежал на блюдце свежевыпеченный хлеб и местное лесное клюквенное варенье, зашел в келью, его встретил дружный смех. Послушник и старец смеялись от души. Григорий, еле переводя дыхание, а отец Герасим, смахивая ладонью, набежавшие слезы. Так как такой неприкрытый смех, считается для монахов неприличным, келейник смутился, и, поставив поднос на стол, поспешил ретироваться.

-Ну что, теперь в мир?- спросил отец Герасим, прихлебывая горячий чай из блюдца.

-Почему же, я готов к монашеству. Ведь я, кажется, прошел испытание?

Брови старца поползли вверх.

-Подожди, а где Аня?

Тут пришла очередь удивляться Григорию.

-Аня?

-Ну да. Она же пошла за тобой. Я ей и карту дал.