Лесные тропы

Вооруженные всеми нужными снарядами, подползли звероловы к замеченной норе и застали лисицу спящей со всей семьей на припеке весеннего солнца.

— Крой к норе, Кузька! — закричал, свистнув, Федька.

Лисица убежала.

— Затыкай чем попало дырку! Все там наши будут!

Сказано — сделано. Прочно забита нора обломками ветвей и песком.

— Тут, тут! — твердил опытный зверолов. — Слышишь, как возятся да пищат? Копай!

Плохо помогает даже топор. Федька рубит изо всех сил. Корни, как железные канаты, протянулись черные, узловатые. Тяжелая работа. Взмокли землекопы.

— Федька, лиса! — крикнул Кузя, заметив, как внизу в кустах мелькнул рыжий хвост.

— Фью-ю! — отозвался Федька. — Бегай там, сколько хочешь. Сейчас в мешке будут твои лисята.

Вдруг смолкла подземная возня, не слыхать стало визга. Прыгает по узловатым корням топор, но все-таки рубит. Ковыряет плохо заступ, но проникает в землю. Открылся длинный узкий ход, точно кривая труба, в глубь холма.

— Да куда ж они девались? — с недоумением твердил Федька.

Он лег на землю и приложил ухо к разрытой норе.

— Никого, — сказал он, вставая, — увела их матка-то. Ишь, хитрая. Значит, у норы снизу выход был. В следующий раз умней будем. Поймаем.

ЗАСАДА НА ВОЛЧИЦУ

Старого лесничего, моего учителя по охоте, я застал за необыкновенным занятием: он чистил, продувал и смазывал длинное ружье, всегда висевшее в пыли над дверью.

— Это старбус, — объяснил Степан Алексеевич. — Нынешние ружья так бить не могут, как этот швед бьет. Больше раза все равно выстрелить не придется, а ударить нужно здо́рово. Значит, нечего и толковать, давай сюда старика!

— Что же за охота такая? С одним выстрелом?

— Волчицу подсиживать иду. Из Шепелева мужики приходили просить. Замучили их волки.

— Одна волчица?

— Да нет же. У нее в прошлом году было гнездо недалеко от Шепелева. Нынче опять в нем выводок. Считай: стариков двое да в выводке не меньше четырех волчат, а от молодых волчиц опять выводки.

— Много выйдет. Какой же толк одну волчицу убить?

— Волчицу убил — гнезда нет. Я взялся уничтожить три волчьих логова.

— Вы их знаете?

— Гнезда-то? Все осмотрел.

— И волки вас не тронули?

— Они человека не трогают. А меня-то и не видали. Я издали с дерева в бинокль все видел.

— И волчат?

— Всех четырех. Порядочные щенята. Славные шкурки выйдут.

— Какие шкурки?! Вы волчат тоже стрелять будете?

— Нет, зачем же. Волчат в мешок, когда с мамашей справлюсь. Потом с ними другой разговор.

— Старый волк за своих не заступится?

— Он трус, убежит — его с собаками не сыщешь.

— Днем пойдете?

— Нет, хлопотливо, народу нужно много, да и старуха хитрая: зачует суматоху — уведет щенят. Лови ее потом. А ночью она сама ко мне придет.

— А мне с вами можно?

— Тебе?! Ах ты плут, тараканишка бесхвостый, ха-ха-ха!

Старик долго хохотал так, что слезы стал вытирать. Но вдруг серьезно спросил:

— А почему нет? Сумеешь держать себя как деревянный?

— Как?

— Когда скажу: «молчать!», то чтобы ни пикнуть, ни моргнуть. Камнем, пнем торчать. Понял?

— Это я могу.

— Тогда завтра часам к семи вечера приходи сюда. Дома отпросись на всю ночь. Скажи, что на тетеревиный ток пойдем, чтобы напрасно не беспокоились.

— А куда?

— За Клязьму верхом поедем.

Вот великолепие! Значит, поскачем этакими всадниками с ружьями за плечами.

Но в назначенный срок я сильно повесил нос. Вместо оседланных коней у крыльца Степана Алексеевича, смирно опустив головы, стояли две лохматые деревенские клячи, покрытые рогожами.

А дальше хуже. Степан Алексеевич лежал в постели, стонал и чуть не плакал.

— Вон как скрутило. Куда там ехать, ногой двинуть не могу. Это на неделю, я уж знаю. Поздно будет: уйдет она.

— Волчица? Тогда к другой поедем?

— Тут все готово. Василий лаз выучил.

— Лаз?

— Ну да. Тропку, где волки ходят. Придется это дело бросить. Этакое горе!

— Степан Алексеевич, отпустите в засаду меня. Василий покажет.

Старик застонал, скрючился. Нельзя понять, смеется он или плачет. Он бормотал что-то про поросенка и опять упомянул насчет тараканишки без хвоста.

Вдруг он сел.

— Прохлопнешь старбуса? — пропыхтел он. — Тогда пущу.

— Конечно, прохлопну. Важное дело!

Я живо зажег свечку, поставил ее на стол, надел пистон на капсюль длинного ружья, прицелился в маленькое пламя и спустил курок. Свечку задуло.

— Молодчина! — закричал старик. — Стрелять можешь. Ну что ж. Запалишь как свечку. А старбус не выдаст. Если ты это дело сделаешь, я тебе, сынок, старбуса оставлю, когда помру. В завещании напишу. Теперь слушай, мой мальчик. Всю ночь придется в болоте пеньком сидеть. Ни кашлянуть, ни чихнуть, ни ногой переступить, чтобы сучочка не сломать. Тихо-тихо сиди. Они выть примутся — не пугайся. Потом они мимо тебя пойдут, Василий знает, куда тебя свалить.

— Как свалить?

— Прямо с лошади. В этом вся штука. Чтобы человеческого следа около ихней тропки не было. А то унюхают — и не пойдут. Василий уедет с лошадьми. А ты смотри. Если будет еще светло, то первого пропусти, второго бей.

— Разве их двое?