Лесовичка

В ней в эту минуту было, более чем когда-либо, что-то дикое, странное и хищное…

Дети густой цепью окружили ее со всех сторон. Смуглые, загорелые ручонки потянулись к ней, глазенки сверкали торжествующей злобой. Старшие, успевшие наесться и напиться до отвалу, предвкушая интересное зрелище, поджигали ребят. Вино сделало свое дело. Головы затуманились от спиртных паров.

– А ну-ка, сунься!.. Она те отделает!.. Она те покажет!.. Тронь-ка ее!.. Небось, боишься? А ну, а ну, Сенька! Либо ты, Анютка! Э-эх – куды ж вам!.. Каши мало ели… Небось, поджали хвосты!

Так говорил маленький, приземистый мужичок, которого недавно только лесничий оштрафовал за порубку леса и который рад был отомстить теперь ни в чем не повинной девочке.

Анютка и Сенька были двое самых сильных и самых отчаянно смелых ребят в деревне и кичились своей силой.

– Сильны-то сильны, да не больно-то горазды, коли лесовички боязно стало, – подзадоривал детей пьяный мужичонко.

Анютка, на два года старше Сеньки, одних лет с Ксаней, так вся и вспыхнула.

Упрек пришелся ей не в бровь, а в глаз.

– А коли так, так гляди ж на меня, дяденька Семен!

И, прежде чем кто-либо мог выговорить слово, она, дико взвизгнув, подскочила к Ксане и, схватив ее за волосы, изо всей силы дернула их.

Лесовичка испустила дикий крик, крепко схватила за плечи Анютку и оттолкнула ее с такой силой от себя, что та отскочила шагов на пять и грохнулась оземь, ударившись головой о пень.

– А-а-а-а! – не то стоном, не то грозящим криком пронеслось в толпе.

– Доченька моя… Родная моя! Убила тебя!.. Как есть убила до смерти подлая лесовичка! Как есть до смерти! – слышался причитывающий голос бабы Авдотьи, матери Анютки.

И хотя Анютка сейчас же поднялась на ноги и снова рвалась вперед, к лесовичке, Авдотья причитывала над дочкой, как по покойнице, воя и раскачиваясь из стороны в сторону всем телом. Вдруг, озаренная какой-то внезапной мыслью, она кинулась в самую середину толпы и завизжала пронзительно и резко:

– А? Робя! Да что же это значит? А? доколи терпеть будем? А? Она наших детей портить станет… а мы кланяйся да терпи… Ейная мать колдунья была, некрещеная сила, ведьма! Своей ворожбой беды насылала, людям болести, скоту падеж… И доченька тоже будет… Постойте… наплачемся, ей-ей! Дождемся! Во! Увидаете! Детей спервоначалу наших перебьет, а там за нас!.. Ой, моченьки моей нет!.. Терпеть невмоготу… Лесовичка, как есть лесовичка! И глазища, как у дьявола, горят!.. Ох, ох, чур меня, чур!

И, плюнув в сторону, Авдотья усиленно закрестилась широким истовым крестом.

Ксаня стояла молча, гордо закинув голову. Глаза ее сверкали.

– Ты это что же, а? Ребят наших зашибать насмерть стала, а?.. – раздался голос одного из наиболее подвыпивших крестьян, подскочившего к Ксане близко-близко.

Толпа всколыхнулась…

Все, и старики, и женщины, и дети, придвинулись к гордо стоявшей девочке, устремившей свой огненный взор на взбешенную толпу.

– Лесовичка и впрямь! Посмотрите, глазища, как плошки, горят, что у кошки! – послышался чей-то тоненький возглас. – Ведьма, как есть ведьма!

– Ведьма и есть! – подхватили другие, а один прибавил: а что, братцы, слыхал я, что от ведьмы только огнем спастись можно.

– Вестимо огнем, только огнем! – послышались то тут, то там пьяные голоса. – Коли ведьма, к примеру сказать, сгорит сейчас же; коли христианская душенька – не обожжется ни единым пальцем… Уж верно так!.. От старых людей слыхали…

– А что, братцы, коли попытать, а? Толкнуть лесовичку в огонь, и коли того, ну, сгорит, значит, о дьяволом знается, человеческому роду первый враг, – а коли здрава и невредима выйдет, так, значит, того – можно и отпустить на все стороны… А?

Страшными, зловещими звуками пронеслось это предложение подгулявшего мужика.

Будь крестьяне трезвые, они, несмотря на свое суеверие, вряд ли бы отважились на такое дело. Но разгоревшиеся от вина головы соображали туго. Водка – злая сила человечества. Водка превращает народ в зверя. Она делает самых кротких – неистовыми, самых тихих – отчаянными. Водка заставляет человека забывать свое человеческое достоинство и делает его безумным, беспощадным и жестоким.

И у сильно уже подвыпившей толпы созрело ужасное решение. Не в меру выпитая водка делала свое дело.

Неистовствовавшая в воплях и причитаниях мать Анютки подбавляла, как говорится, масла в огонь, громко выражая свою ненависть лесовичке.

– Детей она портит!.. По матери пойдет!.. Скот валить станет!.. Вот увидите скоро!.. Помянете меня!..

Несколько человек потрезвее пробовали, было, уговаривать, успокоить разбушевавшуюся толпу и удержать ее от безумного поступка, но их перекричали другие…

В углу поляны к празднику была наскоро сложена огромная кирпичная печь. В ней пекли пироги для соневских мужиков. Печь, накаленная докрасна, зияла огненной пещерой среди уголка луговой площадки. Около нее сновали две бабы, стряпухи, из крестьянок, повязанные платками, с раскрасневшимися лицами, похожие на двух жриц огня, священнодействующих подле кровянисто-огненной пещеры.

Точно по команде повернулись головы крестьян к этой печи.