Лесовичка

Скромная фигурка Ксани в черном монастырском одеянии, с большим платком на голове как-то уж слишком резко отличалась от всей этой веселой, суетливой толпы, кипевшей жизнью, шумной и суетливой. Ксаня с удивлением смотрела на эту толпу.

– Давайте знакомиться, детка! – произнес Арбатов, обращаясь к Ксане. Позвольте вам представить, – прибавил он, обращаясь к собравшейся труппе, это та молодая новая артистка, о которой я вам телеграфировал…

Прежде чем могла опомниться Ксаня, десятки рук протянулись к ней.

– Ай, да какая же она красавица! – искренно вырвалось из груди Славина, и он отечески ласково погладил Ксаню по головке поверх ее черного монашеского платка.

– Ну, уж ладно. Язык-то попридержите. Избалуете только девочку! – грубовато огрызнулась старуха Ликадиева и без дальних разговоров обняла Ксаню. – Ты их, деточка, не слушай… Красавица да красавица… А вот услышит это «сама», она тебе пропишет красавицу-то, потому страсть завистлива она у нас!

– Кто завистлив? – хотела спросить Ксаня и не успела.

Великолепный букет белых роз, чуть благоухающих среди морозной ночи, очутился перед нею. Красивый господин в бобровой шапке протягивал его девушке, опешившей от неожиданности.

– Будущему собрату на поприще служения священному искусству от его товарищей! – несколько высокомерным тоном произнес Гродов-Радомский и, театральным жестом протянув цветы Ксане, низко склонил перед нею свою щегольски завитую голову.

– Цветы? Мне? Зачем же? – быстро проговорила она, вспыхнув до ушей.

– Звезде восходящей! Таланту молодому, нетронутому! – пробасил глуховатый голос трагика за ее плечами. – Сергей Сергеевич известил нас телеграммой, что нашел «новое дарование», и вот мы позволили себе приветствовать вас этими цветами, барышня! – и его костлявая рука сжала руку Ксани.

Потом к ней потянулись с приветствием другие руки. Ксаня отвечала на все эти пожатия взволнованная, разгоревшаяся. Но вот неожиданно ее глаза встретились с другими глазами, молодыми, восторженными, голубыми, как южное небо, и чистыми, как оно.

– Душечка! Дайте мне расцеловать вас. Я и не ожидала, что вы такая!

И две тоненькие, почти детские, ручонки обвили шею лесовички, а пухлый детский ротик горячо прижался к ее губам:

– Вы такая прелесть! Такая дуся! Красоточка вы моя!

Это была Зинаида Долина, или, как ее звали в труппе, «Зиночка», занимавшая в труппе Арбатова амплуа т. н. ingenue comique.[9]

Ее искренняя ласка и детски-восторженный поцелуй не оскорбили дикую лесную девочку. Это не были снисходительные ласки графини Наты, желавшей быть только благодетельницей. Нет, в Зиночке Долиной Ксаня почуяла искренний, несколько восторженный, детски-горячий порыв, оттолкнуть который ей было не под силу.

Она позволила маленькой Зиночке поцеловать себя, пожала еще две-три протянутые ей руки и вопросительно вскинула глазами на Арбатова.

Тот так и сиял. Горячая встреча, оказанная труппой Ксане, тронула его до глубины души.

– Я рад! Я очень рад, лесная царевна, – шепнул он ей, – и поцелуи, и розы, и дружеское участие – все налицо. Начало прекрасное! Теперь бы только с «самою» поладить… И еще вашим местопребыванием позаботиться… К тете Лизе вас, что ли, поместить? Тетя Лиза, – окликнул он «старуху» Ликадиеву, – вы нашу Ксению приютите у себя?

– И… и, батюшка, – ответила Ликадиева. – И рада бы, да у меня и без того Кущик и Речков живут, да целая свора мелкой братии. Шумно, неуютно вашей барышне у меня покажется. Уж лучше бы к Зиночке ее пристроить…

Услышав свое имя, Зиночка в одну минуту очутилась подле. Ее миниатюрная фигурка уже протискалась к Ликадиевой.

– Ах, конечно, конечно, тетечка! Да я m-lle… – не знаю их имени и отчества – как солнцу рада… Только вот мои головорезы разве…

– Пустяки! Ты, девонька, с Зиночкой поселишься, – безапелляционным тоном решила Ликадиева, обращаясь к Ксане. – Ну, а теперь марш по домам! Пора и честь знать! Прощайте, братцы, я восвояси.

– Мы вас проводим, тетя Лиза. И мы по домам тоже, – послышалось разом несколько мужских и женских голосов.

– А я вас пойду усажу, детка! – своим бодрым, веселым голосом говорил Арбатов, взяв под руку с одной стороны Зиночку, с другой Ксаню и направляясь с ними в сопровождении всей толпы к выходу вокзала.

Маленький город уже спал, погруженный в непробудную тишину. Несколько сонных извозчиков стояло у вокзала. Арбатов кликнул одного из них, усадил на него Зиночку с Ксаней и уже готовился распроститься с ними, как неожиданно скромный монашеский костюм последней резко бросился ему в глаза.

«Но ведь не может же она ходить в этом подряснике, в самом деле!» вихрем пронеслась его мысль, и, наклонившись к самому уху Зиночки, он шепнул ей:

– Голубушка, не откажите завтра по магазинам поездить и нашу детку приодеть как следует… А все, что будет стоить – это уже дело театра… Вот вам на первый случай, – и он сунул крупную кредитную бумажку в маленькую ручку Зиночки.