Лесовик-3. Вор поневоле

Внезапно деловитый спокойный голос осведомился:

– Что даёт?

Это поинтересовался Арсен Люмпен. Я впервые услышал его голос. Сирано, видимо, тоже нечасто его слышал, так как честно ответил:

– В четыре ража повышенный урон от шишек, повреждение обуви при наштуплении на шишку и вероятношть подавиться кедровым орехом увеличена в пять раж.

– Не интересует, – сухо ответил эльф. А затихший на время этих переговоров смех возобновился с новой силой. Даже Сирано начал смеяться. Только Арсен Люмпен молча опустил голову и точил свой клинок. У меня от него мурашки даже по коже пошли. Ледяной какой-то товарищ. Такое ощущение, что и не человек он вовсе, а робот или действительно эльф, такой же холодный и высокомерный, какими были почти все эльфийские неписи в игре. Интересно, он просто ролеплейщик, чрезвычайно хорошо отыгрывающий свою роль, или он и в жизни такой? Как он вообще тогда друзьями смог обзавестись? Кстати, вот ещё один вопрос, связанный с ним: почему тёмные эльфы позволили ему пойти с нами? У них ведь такая вражда, что они на дух не переносят светлых, а тут на удивление спокойно приняли его в отряд, ни словом не возмутившись. Может, сказались особенности поведения? Ведь он почти точная копия всех тёмных нашего отряда, за исключением Лица.

– Надо будет усилить шишечный напор на нашего повара, – в хриплом голосе нашего предводителя прорезалась задумчивость пополам с азартом. – Кажется, я начинаю понимать, почему тебя Спящие позвали.

– Не надо! – вопль  Сирано был полон отчаяния. – Дайте передышку! Я не хочу жаработать мгновенную шмерть от ударов шишки, а шудя по вщему, так и будет!

– Ну, что скажешь, шишкоблуд? – Похоже, у меня может появиться прозвище. Не могу признаться, что оно мне нравится, но оно очень даже соответствует моему имени и классу. – Будем продолжать или как?

– Будем, но без шишек. Не станем лишний раз нервировать нашего друга.

– Вот шпащибо, я теперь ещё и нервный к тому же!

– Не нервничай, наш шепелявый друг, твоя беззубость тебе очень к лицу. Придаёт элегантную черту твоему образу. Как улыбнёшься, все окружающие дамы – твои!

– Очень шмешно, Бармаклей. Дай мне лучше швиток шнятия травмы. У тебя наверняка ешть.

– Ешть, ешть, – передразнил его тот. – Только где волшебное слово?

– Пожалуйшта!– прошипел Сирано.

Бармаклей зевнул, затягивая ответ, и с какой-то ленцой уронил одно слово:

– Поздно…

– Что пождно?

– Поздно волшебное слово сказал, надо было сразу говорить, тогда бы дал, а так – извини. Ходи теперь щербатым, раз такой невежа.

– Не шмешно. Дай швиток!

– Ну ладно, держи. – Бармаклей протянул свиток пострадавшему. – Только не дуйся, а то остальные зубы повылетают от чрезмерного кровяного давления! А тогда на тебя никаких свитков не напасёшься.

– Три ха-ха! – отозвался уже подлечившийся Сирано. – Бармаклей, сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не мучился, что шутки – это не твоё? Они все у тебя плоские и несмешные. Ну, бывает такое, не твоё это, не твоё. Вот бери пример с Лесовика: не умеет шутить, так ведь и не пытается.

– Зато шишки он очень метко отбивает, прямо в чересчур болтливые рты.

– Это да, получилось довольно весело. Даже несмотря на то, что всё это произошло со мной и оставило неприятный осадок и сомнительное достижение, не могу не отметить, что определённый юмор фортуны в этом прослеживается.

– Ладно, посмеялись и будет. От смеха мы ближе к нашей цели не становимся. Пора двигаться.

И мы опять бежали. Бежали, уворачивались, перепрыгивали, уклонялись. Иногда останавливались на привал и затем снова бежали. Этот бег стал уже настолько привычным, что даже в некотором роде родным. Порой меня одолевали мысли, что передвигаться можно как-то иначе, но тут же пропадали. Вся бы дорога слилась в одно сплошное пятно, если бы не единственное обстоятельство: она шла через лес. Лес ведь никогда не бывает одинаковым. Он всегда разный, всегда прекрасный и интересный. В нём почти никогда не бывает глухой тишины, а всё потому, что он – это сама жизнь. Жизнь в нём не прекращается ни на минуту. Перед людьми же лес всегда предстаёт по-разному: для кого-то он страшный и пугающий, для кого-то – величественный и обстоятельный, а для меня – родной и домашний.