Лесси

Если она окажется сейчас слишком слабой и слишком медлительной, чтобы схватить еду, она должна умереть. Потому что скоро она станет от голода еще слабей. Если она будет достаточно сильной и достаточно быстрой, чтобы схватить еду, она скоро станет еще сильней.

Она поползла вперед, подбираясь, точно призрак, к своей добыче.

Глава четырнадцатая ЧТОБ НЕ РЕЗАЛА ОВЕЦ!

В сторожке, сложенной из нетесаного камня, притаились два человека. В лунном свете, падавшем в окно над ними — даже не окно, а скорей пробоину в стене, — их было еле видно. Одеты они были оба одинаково, в грубую домотканую шерсть, только на младшем была кепка, а на старшем — большой войлочный тэмошентер[6]. Долгое время ничего не было слышно, кроме их дыхания. Потом младший задвигался.

Старший тут же протянул руку, чтоб его остановить.

— Тш!.. — сказал он.

Оба замерли.

— Ты что-нибудь слышал, Эндру? — шепнул младший.

— Вроде бы…

Они молча выпрямились и поглядели в прямоугольный проем в стене. Под ними простирались залитая лунным светом земля, сочные луга, в тонком дымчато-голубом тумане похожие на лужайки газона в добропорядочном парке.

Они долго глядели во все глаза и навострив уши.

— Нет, Эндру, я ничего не слышу.

Старший закивал головой, и кисточка на его тэмошентере закивала тоже.

— А мне сдается, что вроде бы послышалось.

В нараставшем напряжении младший рассеянно вынул из кармана трубку. Старший неодобрительно скосил на него глаза:

— Да… пожалуй, так. Но смерть как хочется закурить! А они учуют первые, да?

Джок кивнул головой на большой загон среди поля под ними. Там в лунном свете, неподвижное и безгласное, стояло большое овечье стадо. Овцы так тесно жались друг к дружке, что их спины образовали серое море.

— А зашуми там что, эти тоже услышали бы наперед нас, — продолжал Джок, мотнув головой назад через левое плечо. — Уж мой Донни, тот бы непременно!

Услыхав свое имя, одна из двух собак под навесом выжидательно подняла голову. Другая зевнула и насторожилась, обрадованная, что долгая стража подходит к концу.

— Как ни кинь, я не вижу смысла держать их тут, Эндру. Лучше, пожалуй, выпустить их туда, к овцам.

— Не, не, Джок. Если пустить их туда, те черти уж нипочем не придут. Они до того хитрые, мальчик мой, что уму непостижимо.

— Да, они куда как хитры, — согласился младший. — Шесть ночей мы сидим, сторожим, а их нет и нет. На седьмой день мы уходим домой поспать, и только мы сомкнули глаза, а они тут как тут — дерут и режут скот. Семь ягнят зарезали и двух овец! Подумать только — семь ягнят! Почему они не приходят в такую ночь, когда мы тут?

Последний вопрос старик пропустил мимо ушей.

— Это еще слава богу, Джок. В воскресенье Арчи Форсайт недосчитался шестнадцати. А Мак-Кензи в ночь на пятницу — тринадцати.

— Ох и скоты! Что воскресенье, что будний день — им, чертям, все одно. Это исчадия сатаны, сердца у них черные… Попадись мне только хоть один…

Остального младший не договорил.

— А что их толкает на это, Эндру?

— Эх, малец, много есть таких вещей, что человеку их и не понять. Но я так полагаю, что собаки — они как люди, Джок. В большинстве они верные и честные. Но среди них нет-нет, да родится на свет жадная и жестокая, без чести и совести: днем она, глядишь, смирнехонькая, прямо праведница, а как только ее укроет мрак, она делается тем, что она есть, — хищной дьяволицей.

— Да, Эндру. Ты же знаешь, я, видит Бог, так люблю собак, что просто души в них не чаю. Взять хоть моего Донни — чего бы только я для него не сделал… А уж как я забочусь о нем… уж как ему верю! Эти же черти, что режут овец, — никакие они не собаки. Знаешь, Эндру, что я иногда думаю?

— Что, Джок?

— Можешь надо мной смеяться, Эндру, но иногда я думаю, что эти убийцы овец не собаки, а оборотни — что они духи убийц, которых повесили, а они потом возвращаются на землю, принявши образ разных животных!

Парень сказал это так таинственно, что оба они задрожали. Потом старший стряхнул с себя чувство ужаса.

— Не-не, Джок. Они как есть собаки — собаки, свихнувшиеся на дурное. У нас не должно быть к ним никакой жалости.

— Угу! У меня не будет жалости… если только я увижу хоть одну из них. Я как возьму ее на мушку…

— Тшш!..

Оба опять застыли, когда старший подал сигнал:

— Вот она!

— Где?

— Проскакала вверх по косогору, Джок! Бери, малец, ружье. Живо!

Младший схватил свою винтовку, приставленную к стене, и оба замерли, ожидая. Тишина показалась слишком долгой.

— Э, тебе померещилось, Эндру, — сказал наконец младший, — ничего там нет. И не будет, пока мы тут. Знают, черти, что мы их ждем. Они это знают!

— Тихо, Джок! Можешь ты помолчать?

Младший подчинился. Но минуты тянулись туго, и ему стало скучно. Он опять заговорил:

— Эндру!

— Чего тебе?

— Я знаешь что подумал? Странная это штука, что собака для нас либо самый верный помощник, либо же наш злейший враг.