Лестница

Было ужасно неловко идти по улицам рядом с матерью Сашки Яловичева, будто все встречные знали, кто он такой, и при этом набрался наглости идти в дом человека, погибшего по его вине, потом сидеть за столом, есть, а две сестры Сашки будут смотреть на него как на убийцу их брата. И надо будет снова оправдываться, оправдываться, оправдываться. Но и отказать страдающим глазам матери Сашки Яловичева Тепляков не мог. И он снова вспомнил белую картонку на груди этой женщине с ее фамилией-именем-отчеством и маленькой фотографией. Как же это он, прочитав все, что там было написано, не сообразил, что перед ним не кто иной, как Сашкина мать? Ведь он же знал, что Сашка из этого города, что у него есть две сестры, и обе моложе Сашки. Можно было бы сказать, что они земляки, если бы Тепляков родился здесь, а не совсем в другом месте — в военном гарнизоне рядом с каким-то занюханным поселком на самом краю земли. Это потом отца, дослужившегося до звания подполковника, перевели в этот город на штабную работу, но именно в этом городе прошли детство и юность Юрки Теплякова, отсюда он ушел в училище, сюда и вернулся, на что-то надеясь, забыв, что здесь может встретиться с Сашкиной матерью и его сестрами.

И вот встретился. И идет к ним домой, мучительно стараясь вспомнить, как зовут эту женщину — из головы вон, хоть тресни.

Дому, к которому они подошли, было не менее полувека. Построенный из красного кирпича он выглядел бы вполне прилично, если бы не проржавевшие крохотные балконы, обветшавшие двери подъездов, обшарпанные стены лестничных маршей. Только кое-где деревянные окна заменены на безукоризненно белый пластик, да стальные двери квартир, обтянутые дерматином, смотрелись почти новыми, как заплатки на старом замызганном пальто, прикрывающем тело бомжа.

Они поднялись на четвертый этаж, подошли к двери, на которой висел почтовый ящик. Сперва женщина заглянула в ящик — он был пуст. Вздохнув, она достала из сумочки ключ, открыла дверь и, пропуская Теплякова вперед, пояснила:

— Девочек нет дома. Младшая, Маша, в школе; старшая, Даша, учится в медучилище.

Квартира, как и ожидал Тепляков, была крохотной, и поэтому все необходимые в быту предметы обстановки в ней казались больших размеров, чем были на самом деле, оставляя незанятыми лишь узкие проходы и лоскуты стен, оклеенных поблекшими обоями.

— Вот здесь мы и живем, — произнесла женщина извиняющимся голосом. Повесив на крючок куртку и зонтик, а затем, сняв — нога об ногу — туфли, она всунула ноги в домашние тапочки, продолжила: — А вот эта комната, — показала она на дверь, обитую дерматином, — была Сашиной. — И добавила как о чем-то само собой разумеющемся: — Теперь там девочки.

Тепляков столбом торчал возле двери и ждал, пока хозяйка освободит место, где можно было бы разуться: армейские ботинки, которые он по осени предпочитал всякой другой обуви, нога об ногу не снимешь, а здесь даже согнуться можно было лишь одному человеку.

Хозяйка убрала свои туфли в ящик, достала оттуда же почти новые тапочки, глянула снизу вверх на Теплякова и сообщила с виноватой улыбкой:

— Вот, от Саши остались. Вы уж извините, Юра.

— Да за что же вам извиняться-то. Татьяна Андреевна? — воскликнул Тепляков взволнованно, вдруг вспомнив, как зовут мать Сашки Яловичева. — Это не вам надо извиняться, а. — Он мотнул головой и не стал уточнять, кто должен извиняться в таких случаях.

— Да-да! Конечно! Я понимаю, Юра! Я все понимаю. — И тут же, как бы отсекая прошлое: — Вы пока тут, а я пойду на кухню, приготовлю. — И, показав на дверь: — Здесь ванна и туалет. Можете помыть руки. Синее полотенце — для рук.

Глава 3

Они сидели на кухне за небольшим столом, который качался при каждом движении, а его пластиковая поверхность была истерта во многих местах от долгого пользования, лишившись незамысловатого орнамента. Точно такой же стол, буфет, колонка, настенный шкафчик и две табуретки — чехословацкий кухонный гарнитур, купленный по талону после почти годичного ожидания своей очереди, — стояли когда-то и в квартире, которую занимала семья подполковника Теплякова. Сколько лет миновало с тех пор, воспоминания о погибших родителях давно притупились в сознании Теплякова-младшего, но вот он увидел этот стол — и в груди его что-то сжалось, остановив дыхание.

— Что с вами, Юра? — всполошилась Татьяна Андреевна. — На вас лица нет.

— Нет-нет! Ничего! Все нормально! — поспешил он успокоить хозяйку и, лишь усевшись за стол, пояснил: — Точно такой же гарнитур был и в нашей квартире.

Теплая ладонь легла на его руку.

— Хотите выпить, Юра? У меня есть водка. Я с вами тоже выпью, чтобы. по русскому обычаю. — Голос ее пресекся, губы дрогнули в виноватой улыбке.

— Да-да! — торопливо согласился Тепляков, принял из рук хозяйки початую бутылку, разлил по рюмкам, встал.

Татьяна Андреевна встала тоже.

Выпили молча и сели.

Крупные капли дождя горохом били в жестяной подоконник.