Лестница

— А с такой, что он только на тебя и пялился. Прямо до неприличия. Как какой-нибудь… я не знаю кто. Даже мама не знала, как его отвлечь от тебя.

— Ты так потому говоришь, что завидуешь! — воскликнула Машенька, приподнимаясь на локте. — Целуешься со своим Сашкой, ну и целуйся! А я тут при чем?

— А при том, что ты и сама перед ним ходила на задних лапках. «Ой, Юра! Как можно! Все будет хорошо!» — передразнила Машеньку сестра. — Втюрилась, так и скажи.

— Не знаю, — после долгого молчания откликнулась Машенька. И после горестного вздоха добавила: — Он старый — двадцать семь лет! Это же только подумать.

— Не так уж и много, — удовлетворенно заявила Даша и зевнула. — Между прочим, муж и должен быть старше жены лет на восемь-десять. Старше и опытнее. Тогда за ним, как за каменной стеной. Вот. А вообще — давай спать. Ну их всех!

Глава 8

На базу, как вполне официально назывался бывший детский сад, Тепляков возвращался пешком. Он шел и улыбался, вспоминая минувший вечер. Если не считать мелочей, то он вел себя правильно, контролируя если не каждое свое слово, то большинство из них, на чем особенно настаивает преподаватель психологии, добиваясь от курсантов не только постоянного контроля за своим поведением, но и за поведением окружающих его людей. Правда, Тепляков допустил кое-какие промахи, но ведь он был не на работе, а в обществе очень милых женщин, которые не могли желать ему ничего плохого. А под требовательным взглядом Машеньки, озаренным ее жизнерадостной улыбкой, упоминать о контроле неприлично и даже совестно. Но вот вопрос: что же ему делать дальше? Конечно, пока идет обучение, он не волен располагать своим временем. Ну а потом? Как сложится его жизнь потом? Увы, полный мрак и неизвестность. И от этого так хочется закурить, а еще лучше — оглушить себя стаканом водки. Но и на это он не имеет права. Следовательно? Следовательно, стиснуть зубы и продолжать карабкаться по отвесной скале, потому что там, наверху, солнце и небо, там жизнь, там… да, там Машенька. И это самое главное.

После выходного, проведенного у Яловичевых, другого выходного в ближайшие дни не предвиделось. Наоборот: интенсивность занятий возросла еще больше, одни предметы сменялись другими, увеличилось количество часов на освоение разговорной английской речи, не говоря уж о физподготовке. Лишь засыпая, Тепляков вспоминал о Машеньке, да и то как-то смутно, неотчетливо, будто из памяти его вырвали ее лицо, улыбку, голос, оставив нечто расплывчатое, неопределенное. Раза два он звонил ей на мобильник, всякий раз разговор был коротким и бестолковым, но слова и не имели значения, радостного голоса ее вполне хватало, чтобы оживить в своем воображении лицо и улыбку Машеньки, вернуть затухающую надежду. При последнем разговоре Тепляков сообщил, что какое-то время звонить не сможет, но как только выдастся свободное время, постарается снова побывать у них в гостях.

Несколько дней перед завершением программы подготовки проводились практические занятия по сопровождению «вип-персон» в различные точки города: в супермаркеты, в офисы, в театры и кино, на деловые свидания в ресторанах, на природе, в бассейне, бане, на квартире и даче, и в качестве этих самых «тел» и их охранителей выступали сами же курсанты, что давало им возможность посмотреть на себя как со стороны охраняемых, так и охраняющих. При этом возникали самые неожиданные ситуации: нападение хулиганов и террористов, предполагаемые засады киллеров и назойливых теле — и фотожурналистов. Это была игра, но игра захватывающая, требующая от будущих телохранителей предельной мобилизации. Не все получалось как нужно, но разборы тех или иных ситуаций были не менее интересными, чем практика, и много давали для понимания своей профессии.

До экзаменов оставалось меньше недели, как вдруг на утреннем построении из рядов Никитичем были вызваны двое: Виталий Костюк и Дмитрий Синеглазов. Едва они по-армейски четко сделали два шага вперед и повернулись лицом к строю курсантов, в спортзал вошел Рассадов, наверняка стоявший под дверью и ожидавший нужного момента. Никитич отдал команду «смирно», Рассадов махнул рукой.

— Вольно! Садитесь! А вы двое постойте, — велел он и, когда все расселись по банкеткам, заговорил скрипучим голосом: — Эти двое (кивок в сторону стоявших) не оправдали наших надежд. Мы вкладывали немалые средства в их обучение, обмундирование и питание, мы тратились на преподавателей, методические пособия, спортивные снаряды. Да всего и не перечислить, а эти двое, оказывается, поступили в нашу школу не для того, чтобы охранять тех, кто в этом нуждается и кто этого заслуживает, а исключительно для того, чтобы использовать полученные знания в корыстных целях.

— Как? — дернулся Синеглазов, и на его лице, в его серых глазах вспыхнуло недоумение и даже растерянность.