Лестница Аида

Ополе‑ горел. Горел ярко, смрадно, выпуская в небо клубы черного дыма. Стрельба вокруг города, затихла, теперь раскаты артиллерийского огня и рев РСЗО – отдалился. За Одру.

Вокруг города, все было забито брошенной и разбитой техникой. В основном, брошенной. Такие следы оставляет не сражающаяся армия – бегущая. Русские, видимо утомились уже её собирать. Им было не до этого, они держали высокий темп преследования.

Но у Одры‑ споткнулись. Теперь понятно, что здесь русские возьмут паузу, для рывка на немецкую территорию. Рождер видел, что перед ним, самые настоящие боевые части, уставшие и потрепанные, прошедшие не одну сотню километров. При этом – победоносно прошедшие. Этим – абсолютно по хрену на одинокого, человека бредущего вдоль дороги. В ближайшем доме, Роджер нашел чистую одежду, избавился от неимоверно грязного летного комбинезона и армейских ботинок, выкинул пахнущий порохом пистолет и снова отправился к Одре, даже особо не скрываясь. Его пару раз окликали, но Роджер, вжав голову в плечи, делал лихорадочные движения. Типа от страха. Русские патрульные, довольно ржали, видя его страх. Для них, он был обычным поляком, беженцем, бредущим по своим делам. Или мелким воришкой, шарящим в брошенных домах.

Надо было торопится. Пока русские патрули не перекрыли берег Одры. Пока здесь, в прифронтовой полосе – у "иванов" полный бардак и не организована комендантская служба. Осталось, дождаться ночи, спустится к воде и постараться не утонуть. Это было бы совсем глупо.

Вода, даже по запаху‑ была грязной. Мазут, бензин, машинное масло, какие то бревна, трупы дохлых животных, все это неспешно проплывало мимо Роджера, когда он, держась за пустую пластиковую канистру плыл к противоположному берегу. Вдали, корявой громадиной виделся взорванный железнодорожный мост.

То и дело с обоих берегов, взлетали, осветительные ракеты, но по нему – никто не стрелял. Его голова, на фоне тонн проплывающего мимо мусора, явно не выделялась. Наконец после долгого плаванья, так казавшегося бесконечным, ноги заскользили по глинистому дну.

Осталось выбраться на сухое место.

– Стоять! Стреляем!

Окликнули его, едва он выбрался на крутой, западный берег, окончательно выбившись из сил. На него в упор смотрело три ствола М4 и три морды с приборами ночного видения, закрепленных на касках. И родной, южный акцент…

Роджер хотел что‑то сказать, но вместо этого, застонал и рухнул на истоптанную траву. Он – дома. Он‑ дошел…Свои…

Окрестности Канта. Киргизия.16 августа

Сознание возвращалось медленно и мучительно. Словно луч света в старом чулане, пробивал темноту. Руслан Левченко, глухо застонал и попытался открыть глаза. Один глаз, правый – открылся с трудом, левый же, открываться упорно не хотел, словно его залили клеем.

Руслан осмотрелся одним глазом и то что он увидел, оптимизма не внушало. Их "Форд‑Транзит" валяется на обочине, буквально разорванный в клочья. Сиденья и обшивка залиты кровью, даже отсюда видно, с асфальта. Только сейчас Левченко понял, что лежит поперек шоссе, ведущего от авиабазы Кант к столице Киргизии, Бишкеку.

Черт, надо отползти в сторону. Попытка пошевелится вызвала новый приступ боли, сопровождаемый тошнотой и головокружением. Как тогда, на Кавказе, когда его здорово контузило. Кое как, встав на четыре кости, Руслан отполз за исковерканный "форд". Снова огляделся. Внутри микроавтобуса – месиво. Вьются мухи, тошнотворный запах. Левченко все таки вывернуло наизнанку. Желчью на пыльную обочину. Ему, вдруг полегчало. И он – вспомнил.

В армию ушел в нулевом, поздней осенью. Загребли во внутренние войска, в знаменитую "сотку"[179]. Войска МВД – это не десант конечно и не флот, но зато после них, в ментовку легче служить попасть. А где после дембеля служить, как не в милиции? И зарплата и власть и уважение…Знал бы он тогда, куда его мечты заведут – тысячу раз бы перекрестился. К тому времени – вторая чеченская уже вовсю шла и после "учебки",где с них драли три шкуры на плацу и стрельбище – отправился в первую "командировку". Повоевать пришлось, но звезд с неба не хватал, тянул солдатскую лямку исправно, как вол‑ телегу.

Вернулся домой‑ а делать нечего. Работы нет, перспектив‑ ещё меньше. Подался в Москву, за столичной деньгой. Отдельный полк ППС, комнатка в общаге и‑ мрак…Тупая, грязная работа, подлый грабеж подвыпивших работяг, "обувание" гастарбайтеров, вечное призрение со стороны москвичей и вечное хамство начальства. Три года Левченко это терпел, надеялся, что тяга к красивой, столичной жизни пересилит отвращение к работе и самому себе‑ но нет. Крепко выпив, Руслан написал заявление "по собственному" и затем со вкусом набил рыло вечно злобному, как цепной пес командиру роты ППС, майору Злотнику.

Вернулся на родину – несолоно хлебавши. Не зная чего делать, зашел в военкомат, навестить одноклассницу работавшую там и напаролся на объявление о контрактной службе.