Лестница грез

Шофёр подвернулся какой-то неопрятный, пропахший дешёвым табаком, бензином и просто грязью, к тому же еще и необщительный. Все мои вопросы повисли в воздухе без ответа. За эти месяцы много водителей примелькалось в лицо. А этого первый раз вижу. Неприятно стало.

Едем вдоль полей колхоза Карла Либкнехта, где я в прошлом году практику проходила, в параллель с маршрутом 29-го трамвая. Водитель время от времени плюёт в открытое окно. Я стараюсь подтянуть свою юбочку, коленки прикрываю сумочкой. Из своего окошка вижу плантации виноградников, ровненькими линиями уходящие к самому горизонту. Урожай уже собран, листья опали, лозы подрезаны, и теперь они торчат из влажной земли, как чёрные руки привидений с оттопыренными уродливыми клешнями. На этом фоне пейзаж напоминает какую-то планету из фильма ужасов. Ещё погода как назло испортилась. Беспросветные тучи и первые капли начали бить по пыльному стеклу. Бабкин прогноз оправдался, а у меня даже нет с собой зонта. Шофёр психует, выспрашивает у меня дорогу. Пытаюсь объяснить, что сама первый раз сюда еду, не хочет слушать.

Покрутившись, подъехали к Ильичёвскому порту даже без языка до Киева. А дальше куда? Жлоб водитель и не подумал выйти спросить, сидит в кабине, будто его цепью приковали. Пришлось мне в своих туфельках-лодочках, водрузив на голову сумочку, прыгать по лужам, толкаться во все двери и узнавать. Конечно, мы не туда приехали, нужно обратно выскочить на трассу и не проморгать указатель. Когда, наконец, нашли, выяснилось, что надо возвращаться туда, где мы были первый раз, там сначала оформляют все документы, а уж потом ехать сюда получать.

Опять чертыхания шофера, ему наплевать, что я вся вымокла, дрожу от холода, к тому же, пока катали туда-обратно, попали в обеденный перерыв. Зато после него я была первой. Что я подписывала, убей бог, не знаю. Схватила бумаги, сунула их в сумку, и мы помчались на склад. Таких складов я, по правде, ещё не видела. Махина, в которой ездят машины. При въезде прошли все процедуры: осмотр, взвешивание и только к четырём часам стали под погрузку. Ананасовый сок в железных банках в картонной таре нам так стремительно накидали, что еле поспевала просчитывать количество ящиков.

Эстакада склада продувалась всеми ветрами, но я не замечала, даже одежда на мне просохла. Еще немного подождала, когда выдадут документы, потом всеми своими промерзшими костями влезла в тёплую кабину, не чувствуя уже ни её вони, ни на грязи - наплевать, и мы отправились в обратный путь. В полной темноте вернулись на Хуторскую. Артём, не стесняясь, покрыл меня матом на чём свет стоит, что так долго. Потом набросился на водителя, тот оправдывался: я-то при чем, сами послали приёбнутую по всем статьям, куклу безмозглую.

Я бы этому жлобу ответила, но мне было не до него, сильно приперло, и я понеслась в туалет, потом выпила из чайника тёплой воды и бухнулась на стул. Сердце больше не билось. Всё, слава богу. Жаль только мои туфельки, им, по-моему, пришла хана, да и новый костюмчик испачкала в этой засранной машине.

Вдруг Артём поднял панику:

- Неполные ящики, и пустые есть, обули они тебя, Ольга, по самые яйца. Забыл, у вас их нет, по самую...

Мне было не до его ругани, я громко заревела. Такую недостачу в жизнь не покрыть. А как сказать дома, убьют, сколько раз бабка предупреждала: смотри в оба, слишком доверчивая, объегорят и глазом не моргнут.

Моя начальница, хотя и хворая, пришла все-таки на работу уже после того, как я уехала в Ильичевск, и в соседней комнатке ругалась с Эдельманом. Я слышала, как она заставляла его признаться, что подставил девчонку, это всё его жидовские штучки. Решили потащить меня к Лейбзону. Анна Павловна шла впереди, Эдельман плёлся с шофером следом, а я, почти в бессознательном состоянии, ковыляла за всеми. Лейбзона не застали. «Он на складе общественного питания», - Женька тряпкой тщательно оттирала заплёванную телефонную трубку.

Я лихорадочно искала выход из создавшегося положения. На меня же всё повесят, нужно как-то сообщить своим, но как? Телефона дома нет, только у Леньки. А вдруг меня сегодня же посадят, как все они страшат. Хоть бы до Жанки, дядькиной жены, дозвониться, предупредить. По побледневшему лицу секретарши поняла, что дела мои хуже некуда.

Жанночка сняла трубку:

- Оля, ты?

- Да, Жанночка, у меня неприятности на работе, скажи Лёне, меня посадят.

Женька вырвала трубку из моих рук:

- Ты что, сдурела такое нести, кому звонила?

- Подружке.

- Может, всё обойдётся, а ты всем сама растрезвонишь.

Первым в кабинет ворвался Лейбзон, за ним вся королевская рать. Он был весь на взводе: что ещё эта барышня отчебучила?

Эдельмана, обычно такого меланхоличного, словно подменили. Затараторил, мало того, что его склад и так пострадал от разрушения, так ещё и это горе, свалившееся на бедного еврея. Эта просвистушка, видно, пошла на сговор в Ильичёвске, одна или с шоферюгой. В общем, большая недостача, пустые ящики привезли. Он отказывается их принимать, пусть комиссия разбирается, милиция ищет виновных, дело возбудят. Товар выгружен отдельно.