Лестница грёз (Одесситки)

Ровно через девять месяцев Ниночка родила девочку её назвали Доркой.

Еще через два года семья Ерёминых эмигрировала в США. Ещё одна комнатка в коммунальной квартире на улице Короленко, такая же, как у Дорки, только в конце коридора и тоже угловая, освободилась в чудесном южном городе у самого синего моря.

Последний день

Вот и настал тот последний день, больше Влада Ерёмина ничего не удерживало в родном городе. На прошлой неделе с Ниночкой и детьми они сходили на могилу матери. Влад сам поставил ей памятник, сразу, как только вышел из тюрьмы. Сварил металлические уголки по контуру могилы и залил всё цементом, посреди утопил квадратную мраморную плиту с именем и двумя датами и всё. Ниночка увела детей, оставила мужа наедине с матерью. Как ее Вовчик изменился. Только сорок, а он совершенно седой, высокий худой мужчина с упрямым характером. Ниночка уговаривала его никуда не уезжать, бесполезно. Здесь крыша над головой, одной комнатки маловато, конечно, на четверых, но их семью по закону должны поставить на квартирный учёт. «Какой к черту закон, Ниночка, – вспылил Влад, – ты что, веришь всем этим басням о равенстве перед законом? Я сыт по горло их законами. Хватит. Придем домой с кладбища, начинай паковать вещи».

Два старых потрепанных чемодана – это было всё, с чем они собирались начинать новую жизнь в чужой и далёкой стране.

Влад попросил, чтобы жена с детьми подождали его у кладбищенских ворот, а сам присел на край могилы. Он причитал, что Дорка одна остаётся здесь лежать навечно, только со всеми своими, а его Ерёмины никто, хоть они все коренные одесситы, не нашел покой в этой несчастной земле. Деда-капитана революционные морячки молодым сбросили с привязанным камнем в ногах в Севастопольскую бухту. Давно рыбы сожрали. Бабушку Нину, которая спасла его и Дорку выбросили полуживой из поезда, не доезжая Колымы, на растерзание собакам. Виктора Еремина захоронили через двадцать лет в братской могиле. Мамины родители с младшими детьми сгорели в аду, устроенном румынами для евреев на Пересыпи. Только Дорка чудом спаслась, но и ее убили из-за этой проклятой комнаты.

Влад слабо себе представлял свое с Ниной и детьми житье на чужбине. Сам он ни за что бы не поехал. Но малыши, этот прелестный мальчуган и курносая (в кого?) девчонка, которую назвали именем матери, ради них и решились. Хуже не будет, потому что хуже быть не может. Мы не одни, нас ждут Доркины друзья, помогут устроиться на работу, дети пойдут в школу. Вот только неизвестно, когда в следующий раз смогу прийти к тебе на могилку поклониться. Жанночка с Леонидом Павловичем обещали навещать. Тётю Надю попросили бы, но она, бедняжка, умерла в психиатрической больнице, её захоронили к матери на Втором Христианском. Прощай!

Он нагнулся, поцеловал холодный черный гранит и побежал догонять семью. На трамвае ехали недолго, решили дальше пройтись пешком. Обогнули оперный театр и оказались на Приморском бульваре. Вокруг кипела обычная весёлая жизнь города-курорта в летние месяцы. У памятника Ришелье за держались, любуясь панорамой порта и Потемкинской лестницей. Сколько в их семье связано с этим местом, и вообще каждый уголок родной.

– Вовчик, помнишь каток, как, разогнавшись, ты врезался в нас с Ленкой, губу мне разбил? – Она прижалась спиной к мужу. – Хочешь, я тебе признаюсь?

Влад смотрел на жену недоверчиво.

– Я тогда специально громко заорала, чтобы ты меня пожалел. Не так уж больно мне было, просто ты уже тог да мне очень нравился.

– Да иди ты, тебе всего ничего было, что ты понимала?

– Дурачок, всё понимала, на уроке училка что-то объясняет, а я тебя рисую, где-то сохранила тот рисунок. Поищу, с собой увезем.

Они подошли к началу Потёмкинской лестницы. Влад обнял жену:

– Я действительно дурачок, нет, полный идиот, только к сорока понял, что в этой жизни главное. Что есть ты, есть дети. Прости меня. Не помню, я рассказывал тебе или нет, что когда-то на этом самом месте встретились мои бабушка и дедушка. Конечно, будем скучать, наша же с тобой, Нинуля, родина.

– А я, ещё не уехали, а уже ночами не сплю, все отодвигаю день нашего отъезда. Утешаю себя, что это ради наших детей. Но мы ведь вернемся, конец когда-нибудь придет этому коммунизму с социализмом с человеческим лицом – и мы вернемся.

Так, обнявшись, они шли домой в свою коммуналку Завтра рано вставать. На кухне, сдвинув стулья и табуреты, кемарили молодая пара с ребёнком. Накануне им выдали ордер, и они боялись, что вдруг еще кто-то нахалом вселится в эту долгожданную освободившуюся комнатку, что в дальнем углу обшарпанного коридора, казавшегося длинным тоннелем. Дай бог, чтобы им повезло увидеть свет в его конце, подумал, глядя на похрапывающих новоселов, Владимир Викторович Еремин. Ему не повезло.

Женька гроб