Лестница Якова

Снова Андрей Иванович повез Нору на станцию, но на этот раз взял с собой Юрика. Он сидел на переднем сидении, рядом с водителем, они тихо, так тихо, что Нора не могла расслышать, о чем-то переговаривались, у нее возникло неприятное чувство, что говорят о ней. Так и оказалось. Когда вышли из машины, Юрик подошел к Норе попрощаться, вытащил из машины склеенного из щепочек человечка в шляпе из трех молодых сосновых шишек, склееных между собой, большими ступнями и ладонями, сказал:

– Нора, это почти я сам сделал. Он шут. Мне дед совсем немного помогал. Правда, смешной? Это тебе!

Вот о чем они шептались. Шут. Кстати… Дурацкий этот разговор с Амалией о возрасте был не пустым, и тоже кстати. Каким-то образом он накладывался и на высказывание Тенгиза.

Всю дорогу она дремала, видела какой-то сон в тонкой дреме и ощущала движение поезда, который двигался то с ускорением, то с замедлением, то и вовсе останавливался. Такое странное промежуточное состояние – непребывание ни в каком определенном месте, времени. В руках она держала деревянного шута, и он порой каким-то образом попадал в сон. Так началась работа.

Пришлось еще немного почитать – о Преображении. Сначала – гора Фавор. В обмороке лежащие ученики, которые свет Преображения выдержать не могут, он их поверг в сон. Конечно, не сон, а род наркоза. Для человека нечто непереносимое, как прыжок в четвертое измерение. Вот это мне и нужно – финал, когда Лир оказывается в другом измерении, за пределом человеческой суеты, но не мертвый, а в ином состоянии. И состояние это оставшиеся рядом с ним люди, еще живые, увидеть не могут. Их, вместе со зрителями, оставить потрясенными, не понимающими, что же произошло. Потом Туся сунула книжку совсем уж философскую – Бердяева. И там тоже Нора нашла нечто нужное. У него изложено было на языке сложном, но если упростить до нужного Норе уровня, – вся материя одухотворена. Но в человеке духовного содержания больше, чем в животных. И в деревьях, в растениях тоже заложена какая-то мера духовного начала, но еще меньше. И даже костная материя, как камень, тоже не совсем мертва, в ней тоже есть отпечаток духа. Что очень важно для нашей истории, потому что буря в “Лире” – бунт одухотворенной стихии: воды, ветра, огня. Здесь-то и происходит прозрение Лира о голом человеке. Вот именно. И от этого прозрения он молодеет. И вообще, он все время молодеет. Начинается история со стариком Лиром, а заканчивается – через Преображение – Лиром, сбросившим с себя все. То есть он начинает сбрасывать раньше. И первое, что он с себя сбрасывает, – власть. Но он еще не понимает, что за этим последует…

Первый рисунок, который Нора сделала, – Лир первого акта. Он одет в многослойные одежды, они на нем как на стоячей вешалке с рогами-крюками навешены, а поверх всего – королевская мантия. Ее он снимет, сообщив, что отдает власть дочерям. Согбенный, тощие руки с огромными распухшими суставами, может, трясущиеся. Лицо – в глубоких морщинах, в складках приспущенной кожи, с брылами, с двумя жилами на шее, между которыми провисает вялый мешок под подбородком. Сделаю такую маску из латекса. Попробую. И бородавки старческие с пучками волос. И опустившиеся низко разросшиеся брови, почти закрывающие глаза. После изгнания Гонерильи одежды на нем поменьше, он сбросил часть в гневе, лицо помоложе, пожестче, скажем, от девяноста он помолодел лет на двадцать. А после бури – просто хороший старческий грим, уже без этих излишеств, всю лепнину снимаем с лица… И он там уже в исподнем. А в финале, в самом финале, юноша, с молодой Корделией на руках, они уже ровесники. Никакого грима. Молодое лицо, молодое тело. И пусть играет Лира актер молодой, тридцатилетний. Вот здесь-то и должно произойти полное преображение – одежды на них никакой, совершенно голые. То есть, комбинезоны телесного цвета, чтоб никаких волос, никаких половых признаков, потому что и пол сброшен. Голый человек! А сценография простая до предела. Только скалы. Но в первом акте на скалы брошены ковры, драгоценные ткани, потом – первое изгнание, второе изгнание – ковры, ткани уносят. Буря – только тряпье мечется по сцене. А в финале – никакого тряпья нет и в помине. Трупы, прижавшиеся к скалам стражники, где-то внизу. Лир берет мертвую Корделию на руки и поднимается на одну из скал. Голые, без единой тряпки… Эдгар, Шут, Кент смотрят на них снизу, как ученики Христа в момент его Преображения. Свет нестерпимый. Скалы начинают светиться. Это мы сделаем. А Лир с Корделией так в луче света и остаются. Все. Аплодисменты.

Глава 16 Тайный брак (1911)