— Ты ведешь себя неприлично, — сказал Антон, когда я расчесывала возле зеркала волосы. — Это тебе не вечеринка в общаге, где все свободны и жаждут лишь плотских удовольствий.
— А ты жаждешь духовных, да? — спросила я, не оборачиваясь.
— Сама знаешь: Тамара больной человек. А ты напилась и трясешь подолом перед Сергеем.
— Могу и перед тобой потрясти.
Я ухватила Антона за шею и повисла на нем.
— Серый, а ты так и не поблагодарил свою леди Мадонну за чудесный вальс, — услышала я срывающийся голос Тамары. — Быстро исправь ошибку, пока тебя кто-нибудь не опередил.
Антон грубо оттолкнул меня и отошел. Я закачалась, чувствуя, что теряю равновесие, но меня подхватил Сергей и крепко, по-настоящему поцеловал.
— Пускай теперь катится с плеч моя голова, — сказал он, нехотя отрывая губы.
— Настоящий Голливуд! — вопила Тамара. — Мишель, поцелуй меня так же страстно и красиво. Ну же, я жду.
— Какие же вы все… ущербные! — бросил Антон и изо всей силы хлопнул входной дверью.
Было за полдень. Оранжевое декабрьское солнце, оставив мою комнату, переместилось на другую половину дома, откуда давно доносились шаги и голоса. Я никак не могла заставить себя встать с постели. Повадившийся спать со мной серый кот Прошка уже несколько раз выпрыгивал в форточку и возвращался, оставляя на подоконнике бурые отпечатки.
Беда была не только в том, что у меня раскалывалась голова, а во рту стоял отвратительный горький привкус, — еще горше было на душе. Я ругала себя за то, что так вольно вела себя с Сергеем.
«Но ведь это были самые что ни на есть невинные шалости, да к тому же на глазах у всех и у Тамары тоже, — пыталась убедить себя я. — И секретов у нас с ним нет никаких…»
Я опять повернулась в своей всклокоченной постели, и Прошка недовольно поднял голову.
— Хорошо тебе, серый, — сказала я. — В твоем мире все просто, ясно, однозначно. Сыт — песню поешь, голодный — идешь к своей миске или в подпол за мышами. А нам, людям, еще душевная гармония нужна, согласие с окружающим миром. Тебе ведь на него наплевать, правда?..
Шаги в доме наконец стихли, и я решила встать. Кот тоже спрыгнул с кровати и теперь ждал, когда я облачусь в джинсы и свитер.
Зинаида Никитична перемывала посуду, которую мы вчера побросали на столе. Она ночевала у своей сестры, к которой ездила чуть ли не каждый выходной.
— Ну, и как вчерашний праздник? — спросила она, ставя передо мной тарелку с овсяной кашей.
— Одна ваша знакомая здорово перебрала. Все плясала и ноги задирала, — пробормотала я, уткнувшись в тарелку.
— Ничего страшного. Томочка говорит, очень весело было. Только Антошу ни с того ни с сего псих накрыл. Тамара с Сережей пошли погулять.
«Вообще-то Антона тоже можно понять, — думала я. — И зачем я так напилась?..»
Я вдруг вспомнила губы Сергея и покраснела. К счастью, Зинаида Никитична ничего не заметила.
— А я забрала от Маши Полю. Тебе Томочка рассказывала про нашу Полю, мою младшую сестру? — спросила Зинаида Никитична, расставляя в буфете рюмки. — Они у нас с Машей по очереди живут. Уж так повелось. Странная она немного, а в общем-то добрая. Ты ее, Ларочка, не бойся — она мухи не обидит.
У дальнего от стола окна сидела сухонькая маленькая женщина и смотрела в сад.
— Поля, поди сюда, познакомься с нашей Ларой, — окликнула ее Зинаида Никитична.
Женщина послушно встала и подошла к столу.
— Лара — невеста Антоши, — не без гордости сказала Зинаида Никитична. — Она приехала из Москвы работать в Антошиной газете.
Поля понимающе закивала маленькой птичьей головкой.
«У нее выражение лица, как у Тамары, когда она в хорошем настроении, — подумалось мне. — В молодости, наверное, была красивая. Вот только раскрытый рот придает лицу какое-то странное выражение».
— Американский президент войну новую готовит, но мы обязательно мир отстоим, — неожиданно низким и густым для ее тщедушного тела голосом сказала Поля.
— Отстоим, отстоим, — поспешила заверить ее Зинаида Никитична. — Иди, Поля, к окошку. — И пояснила мне, когда та отошла: — У нее жениха бандиты зарезали. Из-за пыжиковой шапки. Ей тогда семнадцать было. С тех пор она… немного не в себе.
Я собиралась в командировку по области. Укладывая сумку, обнаружила в ее боковом отделении толстые носки из желтоватой овечьей шерсти. На душе сделалось тепло и одновременно тревожно.
Антон давал мне наставления в присутствии главного редактора, который беззастенчиво разглядывал меня сквозь толстые линзы очков. Я чувствовала себя, как школьница у доски, Антон втолковывал мне самые что ни на есть прописные истины в присутствии постороннего человека, тем самым давая мне понять, что в редакции его власть надо мной безгранична Разумеется, он сводил со мной счеты Где-то в глубине души я его жалела — уж так я устроена.