Лестница на небеса

— Ладно, — хмуро глядя на Мышку исподлобья, сказала она. — Сразу после этого вашего вонючего турнира… За школой для даунов.

— В принципе, эта школа тоже для даунов, — улыбнулась Мышка. — Но ты права. Там место более уединенное… Подойдет для сердечного разговора…

Она не спешила сделать шаг в сторону, хотя разговор и был закончен. Стояла и спокойно ждала, когда Лена уступит ей дорогу. Как будто ей это было важно. Наверное, они так и стояли бы молча друг против друга, не собираясь уступать, если бы тот, с тяжелым взглядом, первый не выдержал. Потянув Лену за руку, он прижал ее к себе, все еще отчего-то глядя на Мышку, и почти ласково прошептал:

— Ну что ты, Ленка. Мы же сами слышали — девочка будет нашей… Стишки посидим послушаем, а потом…

От этого многозначительного «потом» Мышке стало зябко, она даже поежилась, но подумала, что никогда не покажет им, каково ей на самом деле… Не дождутся.

— Потом, — холодно отрезала она, — посмотрим, что и с кем будет потом…

И быстро, почти стремительно, вошла в школу, впервые в жизни обрадовавшись зову школьного звонка.

* * *

Почему Марина сегодня решила пойти в школу, она и сама не знала. Вроде бы было надо хоть раз в полгода там, в этой школе, появиться… Правда, она надеялась, что до конца восьмого класса ее все равно не выгонят, но… Осторожность в некоторых вопросах не помешает…

Единственной проблемой на данный момент было появиться так, чтобы ее заметили. Впечатлений чтобы хватило на неделю…

Поэтому она шла не спеша. Урок должен начаться к моменту ее появления, и тогда получится, что вот она, явилась, на белом коне с военным оркестром…

На пороге школы она встретила Грудневу. Та вытаращилась на нее, отчего стала окончательно похожа на плохо остриженного барана, и выпалила:

— Блин! Комиссар, ты чё, офонарела?

— В смысле? — поинтересовалась Марина. — Что решила заглянуть на несколько мгновений в родную школку? Одолела, знаешь ли, тяга к знаниям… Сама не пойму, с чего…

— Так сегодня турнир. Уроков не будет.

— Турнир? Это чего, все будут на шпагах биться?

— Нет. Стихи читать…

Марина прикинула, что лучше б дрались, куда интереснее, а так… Стихи стопроцентно будут читать дурные, и она помрет со скуки. Но все-таки это лучше, чем сидеть на уроке, делая вид, что тебе безумно интересно, как звучит теорема Вийета.

— Ладно, главное, чтобы меня церберы увидали, — вздохнула она.

Церберы ее увидели и даже, каждый по-своему, отметили ее появление. Кто-то ехидно поинтересовался, выздоровела ли она наконец после долгой, загадочной болезни, мучившей ее полгода, на что Марина с любезной улыбкой ответила, что сифилис лечится плохо, не хватает в родной стране препаратов. Потом ей намекнули, что ее вот-вот выгонят из школы за все ее выходки, но она и тут не удержалась, заметив, что это ничего, проститутке достаточно знать только «Камасутру», а ее она уже основательно изучила. На замечание, что ей следовало бы появляться в школе почаще, она без промедления ответила, что здесь, как ей кажется, недостаточно нравственная атмосфера для такой тонко воспитанной барышни, какой она, без сомнения, является, и маман против того, чтобы ее единственная дочурка посещала сей бордель…

Короче, к концу своего путешествия в актовый зал Маринка успела испортить настроение всем учителям, дерзнувшим что-то ей сказать. И была этим вполне удовлетворена: теперь они еще полгода станут радоваться ее отсутствию.

На пороге она буквально врезалась в Кузякину — и замерла. Взгляд Ленкиных глаз стал сначала холодным, злым, но потом она изменилась. Чертова лицемерка, отметила Маринка, усмехнувшись. Сейчас появится сладенькая улыбочка…

— Комиссар, — выдохнула Лена, делая вид, что безумно счастлива этой встрече. — Ты пришла в школу? С чего это?

— По тебе соскучилась, — презрительно бросила Маринка. — Не хватало чего-то в жизни… Была она, знаешь ли, такой спокойной, радостной и безмятежной, что я подумала — надо в школу сходить, на Кузякину посмотреть. Чтобы жизнь слишком сладкой не казалась…

Она шагнула к свободному креслу, но Ленка ее остановила. Каким-то мерзким, жалобным голоском она поинтересовалась, за что Маринка ее так ненавидит.

— Да брось, — отмахнулась Маринка. — Ты не вызываешь во мне столь сильных чувств… Просто интересно, кто распускает про меня тут отвратные слухи, будто я трахаюсь со всеми направо-налево? Благодаря чьим сплетням меня тут считают проституткой?

Выпалив это, она тут же обругала себя — все-таки не сдержалась… Сколько раз говорила себе: не показывай врагу свою слабость. Обида и есть проявление слабости. На червяков не обижаются, их просто давят. Но было уже поздно. Слова вырвались на свободу раньше мыслей.

Кузякина стояла, наслаждаясь моментом.

Маринка усмехнулась и, сощурив глаза, закончила:

— Не надо судить по себе, дорогая.

Она села на облюбованное раньше место и больше в сторону Кузякиной не смотрела. Незачем было. Рядом оказалась толстая Галя из «Б», Маринка к ней не относилась ровным счетом никак, потому что и Галя эта была никакая.

Доверительно наклонившись к Маринке, Галя прошептала: