Лестница. Сборник рассказов

Да, мсье Жильбер действительно обожает её. По крайней мере, ему кажется, что он воистину и навсегда полюбил эту странную женщину с большой грудью, быстрым языком, чуть слишком пухлыми губами, немного слишком своенравным характером и зелёными глазами, которые заметно косят, но цвет и выражение которых не таясь свидетельствует о пылкости натуры. Нет, конечно, если быть до конца честным, вряд ли можно назвать мадам Анжелику красивой, но она несомненно обладает какой–то особой привлекательностью, пусть даже глаза её (совсем слегка!) косят, подбородок тяжеловат, серого цвета волосы, собранные в тугой пучок на затылке, могли бы быть и погуще, а стан хотелось бы видеть чуть более узким в кости. Ну а то, что она замужем, не имеет сейчас никакого значения. Женщина в том положении, в каком находится мадам Анжелика, почти что свободна, независимо от реального положения дел. Тем более, если вы единственный мужчина, с которым она может отвести душу в беседе.

Мсье Жильбер трепетен и податлив: он согласно кивает каждому слову, слетевшему с губ Анжелики и осторожно поглаживает её руку, знавшую, как он думает, столько пожатий, цветов и поцелуев. Хотя ведь достаточно посмотреть на эту руку получше, чтобы понять, насколько мсье Жильбер далёк от реальности.

– Ах, как счастливы мы могли быть вместе, если бы!.. – вздыхает мсье Жильбер.

Тогда Анжелика говорит, с беглой улыбкой, немного грустной:

– Лучше бы нам не рассуждать об этом, мсье Жильбер.

И он послушно умолкает, он на всё согласен, только бы мадам Анжелика согласилась побыть с ним ещё минутку сегодня. Ещё часик. Или два. На большее он не загадывает. Завтра между ними всё кончится само собой, потому что завтра – рассвет. Последний рассвет её жизни. Думать об этом очень грустно, но тем больше оснований у мсье Жильбера быть чуть более настойчивым. К сожалению, он этого не умеет. Мсье Жильберу было бы достаточно одного разочка, но он не знает, как об этом попросить, с чего начать, что делать потом. Начать, попросить – это всегда было самым трудным, во все те три или четыре раза, когда мсье Жильбер бывал с женщинами. А ещё положение мадам Анжелики – оно, как всякому понятно, не очень способствует осуществлению подобных желаний. Не говоря уж о месте, которое располагает скорей к скорби и тяжким раздумьям о дне грядущем, нежели к объятьям, страстному шёпоту и ласковой терпеливой улыбке, когда у мсье Жильбера, с этими его короткими, толстыми и неопытными в таких делах пальцами не заладится с её крючками и застёжками.

Анжелика говорит:

– Знаете, мсье Жильбер, я бы никогда не научилась правильно готовить куропаток, если бы не мой бедный муж. Нет, не мсье Моришо, а мой первый муж – это его я называю бедным, и не потому, что он был беден – отнюдь, но лишь потому, что судьба его сложилась неблагополучно. В конце своей судьбы он умер от чахотки. Второй мой муженёк был весельчак и пьянчужка. Его зарезали в свалке на рынке, когда он попытался воспользоваться моментом чтобы украсть арбуз. Не знаю, зачем он ему понадобился – как будто я не купила бы ему арбуз, если бы он попросил. Уж я никогда ему ни в чём не отказывала, хоть и непутёвый он был…

Анжелика умолкает ненадолго, а потом говорит:

– Совсем не помню, мсье, с чего я начала рассказывать вам о моих мужьях, вот умора, – и она тихонько смеётся. – Какая–то я стала рассеянная последние дни.

Её дыхание так интимно касается щеки мсье Жильбера. Оно, конечно, не столь свежо и благоуханно, как у тех женщин, о которых он читал в любовных романах, но столь же трепетно и горячо и так же тревожит, заставляя краснеть и впадать в томление.

Невинная болтовня мадам Анжелики – не совсем то и совсем не о том, о чём ему хотелось бы сейчас говорить, поэтому он предпочитает не напоминать ей о куропатках. Если напомнить, она, возможно, будет ещё долго распространяться о них и о своих мужьях. А время идёт. Скоро мсье Жильберу нужно будет уходить. Служба есть служба, он и так слишком много себе позволил.

– Да, вам нужно жениться, мсье, – возвращается Анжелика к потерянной на время нити разговора. – Работа у вас трудная, нельзя вам без жены, никак нельзя. Знаете, когда мсье Моришо приходил домой такой усталый, в дурном настроении, и говорил мне, бывало: «Знала бы ты, Анжелика, как мне всё надоело, знала бы ты, как всё мне опротивело!», я всегда наливала ему рюмочку перно и укладывала в постель, поближе к себе и баюкала его, как дитя, – по губам её скользит нежная улыбка воспоминания. – И он успокаивался и кушал потом с аппетитом и улыбка к нему возвращалась. А я так люблю, когда он улыбается!.. Мужчинам тяжело приходится в жизни, кто же спорит. Вот хоть и вас взять, мсье: вы – надзиратель. Ужасная, наверняка ужасная и трудная работа. У вас, небось, каждый день разрывается сердце от вида тех несчастий, которые претерпевают люди… Хотя я думаю, быть надзирателем всё же много легче, чем палачом, как по–вашему, мсье?