Лестница в Эдем

Эдя подхалимски затряс головой, доказывая Улите, что нормальнее ее только доктора в специальных лечебницах, принимающие по вечерам витаминки от внутренних крокодильчиков.

– И вот что я подумала. У твоего племянника очень недурной меч, и, чтобы получить над ним власть даже в день его ослабления, противник Мефа должен раздобыть что-нибудь из его детства. Предмет, имеющий самое тесное отношение к Мефу. Желательно волосы, обрезки ногтей или что-нибудь в этом духе. А где это искать, как не в его квартире? Верно я мыслю?

Эдя послушно выразил свое глухонемое согласие.

– Умница! Хороший мальчик! Накоплю денег – куплю тебе шоколадку! А теперь основной вопрос: у вас ничего такого не пропадало?

Эдя негодующе замычал и жестами объяснил, что они не хранят дома никакого мусора, особенно обрезков ногтей и прочих запчастей, относящихся к телу маленького Мефа.

Улита недоверчиво прищурилась.

– Что, серьезно? А как же прядки волос, заботливо обвитые ленточками, первые зубики и так далее?

Эдя одним указательным пальцем показал на помойное ведро, а другим провел себя по горлу.

– Что: типа и без того места мало? – перевела Улита.

Эдя энергично кивнул.

– Точно уверен, что ничего не сохранилось?

Эдя снова показал на ведро. Улита одобрительно похлопала его по плечу.

– Вот оно как! Выходит: для твоих штанг место есть, а для волосиков с ленточкой нет? Ну-ну! Приятно иметь дело с несентиментальными людьми! Мамзелькина как-то рассказывала: порой такие кадры попадаются – тело бабульки из дома еще в морг не увезут, а они уже мебель выкидывают, шкафы потрошат и комнату лезут занимать. Прямо не душа, а хладокомбинат имени Санты Клаусовича Снегуркина. «И что, не жалко вам? – А ей уже все равно!» Прав Арей: гуманнее гуманистов только газовая камера! Кстати, гильотину, атомную бомбу и электрический стул изобрели тоже они.

Эдя торопливо подпрыгнул на диване, показывая, что он не такой. Электрических стульев он не изобретал и даже простых розеток смертельно боится. Он только снаружи шершавый, а изнутри добрый и пушистый, как вывернутый наизнанку кролик.

– Значит, ты другой? Ну вот и хорошо! Значит, шанс не стать такой, как я, у тебя еще есть! – одобряюще сказала Улита. – Ну все! Гуляй, Вася, жуй опилки!

Ведьма исчезла, за секунду до своего исчезновения бесцеремонно хлопнув Эдю ладонью по лбу.

– Бай-бай, поскорее засыпай! А то серенький волчок зарядил дробовичок!

Очнувшись пять минут спустя, Хаврон обнаружил, что лежит животом на диване и упирается носом в страницу с горнолыжными ботинками.

«Как-то неудачно я заснул… Подушку даже не подложил», – подумал он с удивлением.

Эдя некоторое время поразмыслил, а затем по влажной черте определил место на странице, куда утыкался его нос, и решил, что это знак свыше купить именно эти ботинки.

В вечную жизнь Эдя верил не особо, зато черным кошкам дорогу всегда уступал. И правильно: где нет вечности, там балом правят черные кошки.

Глава 15 Нули и минус единицы

– А чем слово «нуль» отличается от слова «ноль»?

– «Нуль» – это то, чем я себя ощущаю. «Ноль» же это то, чем я являюсь.

Разговор Мошкина и Чимоданова

Эссиорх положил кисть, отошел на несколько шагов и бросил взгляд на только что законченный небольшой холст.

– Мазня! Души нет! Была до какого-то момента, а потом ускользнула, – сказал он грустно.

– А вроде похоже… – неуверенно произнесла Ирка.

На картине, откинувшись на подушки, полусидел Багров и отрешенно смотрел в пустоту. Бессильные руки забыто лежали на коленях. Под глазами залегли фиолетовые круги. По этому признаку можно было заключить, что Эссиорх начал работу над картиной дня два-три назад. Сегодняшний Матвей выглядел значительно бодрее.

– Картина, сделанная ради «похоже», называется фотография. Нажимаешь на кнопочку, и появляется еще одно никому не нужное «похоже», – ворчливо произнес Эссиорх.

Корнелий подошел к картине, оценивающе склонил голову на одну сторону, на другую.

– Заметь, садюга какая! Человек болеет, а он вместо того, чтобы лечить, его малякает! Таким творческим личностям валик в руки и – заборы красить… А вообще прикольно получилось! Как живой! – одобрил он.

– Я и так живой! – обиделся Матвей.

Свесив ноги, он сидел на кровати и улыбался.

– Я ты лежи-лежи! Не выступай, пижамщик! – прикрикнул на него Корнелий.

«Пижамщиком» Багров был назван не случайно. Пижама у него действительно была нелепейшая – розовая, в пухлявых зайчиках и мятых сердечках. Ирка даже Антигону на ласту наступила, когда первый раз ее увидела.

– Это он мне ее дал! – наябедничал Багров, кивая на Эссиорха.

– И чего такого? У меня не склад дома. Какая попалась – такую достал. Обычная неудачливая пижама, – оправдываясь, произнес тот.

– Неудачливая?