Семейное гнездышко молодоженов Гавриленковых ничем не отличалось по интерьеру от своей более ранней холостяцкой версии, видать, Наташка еще не успела приложить руку к убранству. Неосторожно открывший мне дверь привратник отправился отдыхать от трудов праведных под ближайшим деревом. Ничего, на улице тепло, не простудится. Немногочисленная прислуга и домочадцы тоже внезапно прилегли, так что ничего не могло помешать нашему с Иван Иванычем разговору.
— Гена, куда пропал? Мы ж тебя обыскались! — фальшиво радуется моему визиту купчина.
— Егор Николаевич Васин, с вашего позволения, — не принимаю игру Гавриленкова, демонстрируя палец с печаткой. По странному совпадению, это именно средний палец, так что жест получается многогранным.
Усаживаю купца обратно в его кресло и устраиваюсь напротив, доброжелательно улыбаясь. По-моему, именно эта улыбка и добила мужика, потому что он внезапно покрывается потом и начинает суетиться под моим спокойным взглядом. До сих пор не знал, что можно суетиться, сидя на месте, но Иван-Иванычу это удается блестяще.
— Милый дом, просторный, деревянный, дышится легко. От пожара как, застраховались? — даже если есть у купчины диктофон, и он неизвестно как умудрился его включить, мои слова интерпретировать как угрозу никакой суд не возьмется.
Гаврюша сжимается в кресле и как будто немного усыхает. Продолжаю улыбаться, ведь не зря нас учили, что это путь к успеху.
— За-за-застрахован… — отмирает, наконец, Гавриленков, — Ч-ч-то вы хотите?
— Ммм? Хочу предложить вам сделку.
— Какую? — сделки — это его стихия, так что купец слегка воспревает духом.
— Видите ли, Иван Иванович… Наше с вами сотрудничество так хорошо начиналось: мастерскую открыли, три заводика запустили. Мелочи какие, а сколько денег нам принесли!
— Это не ваши, это Наташины деньги! — голос мужчины срывается и дает петуха, писк такого внушительного дядьки режет ухо. Невоспитанно прочищаю пострадавший орган слуха пальцем.
— Оу! Точно, как драгоценное здоровье вашей супруги?
— Не смейте говорить о ней в таком тоне! — напоминание о жене благотворно действует на собеседника, похоже, здесь и впрямь чуйства. Смахнув мысленно воображаемую слезу умиления, продолжаю беседу:
— Ну-ну-ну! Так и запишем — здорова! А вот вы что-то бледный такой, может водички? — беру с журнального столика стакан и наполняю водой, пользуясь даром.
Выглядит легко и непринужденно, но на самом деле требует запредельного контроля. Не совсем моя заслуга — это единственное действие с
— Вот, чистейшая! Наверно даже целебная! — слегка впечатленный мужчина покорно опустошает поднесенный стакан. Проверено на себе — обычная чистая вода, никакого подвоха.
— И чего вы так всполошились? Наташины деньги можете не трогать, я о них ни слова не говорил! Но у меня и свой пай в вашем деле имеется. Я тут решил переехать, а это такие траты! Да еще вы меня раньше потратиться на переезд от Натальи заставили. А все так дорого! Ужас просто! — огромных усилий стоит сохранять спокойный благожелательный тон, когда хочется ржать.
— И что вы все-таки хотите? — справившись с собой, спрашивает купец.
— Выкупите мой пай. И я вас больше не потревожу. Ничего общего у нас с вами не останется, воспоминания оставьте себе.
— Сто тысяч.
Тонюсенькое водное лезвие срывается с пальцев и разбивает стакан, все еще зажатый купцом.
— Что ж вы так неосторожно-то, Иван Иванович! Порежетесь ведь!
— Двести.
— А как ваше здоровье вообще? Сердечко не шалит? В вашем возрасте, да еще с молодой женой стоит уделять здоровью повышенное внимание, — заботливо беру купчину за руку, якобы щупая пульс и слегка взвинчивая кровяное давление.
Вырвав руку, Гавриленков некоторое время шумно дышит, успокаивая подскочивший ритм сердца.
— Сколько вы хотите?
— Есть такая замечательная круглая цифра, полмиллиона называется. Давайте сразу на ней остановимся.
Мои паи, конечно, столько не стоят, а вот в сумме с Наташкиными деньгами набежит гораздо больше, хорошо купчина сумел раскрутить наш проект, контракт с администрацией города, который мы с ним отхватили в январе, очень помог в свое время подняться.
— Вы, вы шутите? — купец неосторожно режется осколком, все еще зажатым в кулаке.
— Нисколько, — мимоходом, даже не касаясь, залечиваю порез, — Кстати, какой цвет гранита вы предпочитаете?
— К-к-какого гранита?
— Ну как, на памятник… Вы так плохо стали выглядеть, еще и порезались, а я предупреждал вас…