Лестница в небо или Записки провинциалки

Вернувшись в своё временное пристанище, уединённо стоявшее в лесу, я оказывалась его пленницей и до поздней ночи слонялась по дому, думала о дальнейшей жизни, просматривала в газетах объявления о сдаче квартир и о продажах машин.

Нужно было думать о покупке машины, но никаких накоплений у меня не было, к тому же отпуск мой не оплачивался — учитель на замену не имеет никаких льгот. Нужно было учиться водить и сдавать на права — без машины в отдалённые места я добраться не могла, и поэтому ставилась под сомнение возможность работать. Теперь нельзя было и думать о том, чтобы сдать на права — отсюда я просто не могла добраться до нужных мест.

Я сто раз проклинала Майкла, что он не позволил мне учиться водить машину. Нужно было искать для себя подходящую квартирку — небольшую и недорогую, желательно студию. Часами я обзванивала домовладельцев, но сдавались только целиком дома, или этажи, или квартиры в так называемых таунхаузах — типовых двух или трёхэтажных домах. Студий не было, и в этих местах не было практики делить квартиру с румейтами, то есть с незнакомыми людьми, которые становятся твоими соседями на долгое время и жить приходится в подобии советской коммуналки.

Постепенно пришло понимание, что из лесу нужно выбираться — тут мне не выжить.

В Вашингтон перебираться тоже не хотелось — в центре жить было очень дорого, а окраины, оккупированные чернокожим населением, выглядели устрашающе. В Вашингтоне белого населения всего двадцать процентов, и, соответственно, в публичных школах в основном одни чёрные ребятишки, с которыми я работать категорически не хотела.

Как я уже упоминала, уйдя от Майкла, я сразу же выпала из обоймы родственников и осталась в полном одиночестве. Вспомнилась старая песня «Отряд не заметил потери бойца, и Яблочко песню допел до конца».

Что-то похожее произошло и сейчас. Майкл принадлежит Семье. Как бы хорошо члены Семьи ни относились ко мне, но я существовала для них только в связке с Майклом. Никто не хотел лишних проблем, все слишком заняты собой. Мне не позвонили — ни тётки, ни даже Лена, с которой, я думала, у нас была симпатия и дружеские отношения. Почти каждый выходной родственники собирались — то отмечать чей-либо день рождения, то крестины, то поминки, то обмывали покупку нового дома, то получение новой работы. Люда не любила эти сборища, как не любила никого из родственников мужа, но, чтобы не обижать Гари и не отлучаться от стада, не игнорировала приглашения. Когда она прикрывалась работой, то тётушки тут же начинали громко возмущаться и теребить Гари. Итак, по вечерам в пятницу или в субботу они уезжали в гости, а я оставалась одна.

Как призрак замка, бродила я по огромному пустому дому, не зная, куда спрятаться и чем себя занять. В гостиной было пусто и холодно — на всю катушку работал кондиционер. Притаившись у стены, я сквозь щели в жалюзи подсматривала за жизнью парка. Снаружи было страшно — чёрные деревья вплотную подступали к дому, в чёрном омуте неба плавала, как попавшаяся в сети рыбка, серебряная луна. Утробно ухали зловещие существа — не то звери, не то птицы.

Почему-то на цыпочках, мимо столовой, в которой длинный овальный стол окружали стулья с высокими ажурными спинками, я прокрадывалась в кухню, всю блестяще-белую, сверкающую металлом и пластиком, и включала свет. И здесь я не чувствовала себя покойно и уютно — в стене кухни было пробито окно, выходящее в столовую, а там, в свою очередь, было окно в гостиную. Безжалостно яркий свет то ли кухни, то ли медицинской лаборатории забрасывал длинные щупальца через эти окна и скупо освещал огромные пространства, в углах которых притаились тени. Дом был населён тенями, и мне не было в нём места.

Притулившись на неудобном белом табурете, я торопливо выпивала чашку чаю, делала бутерброд, тщательно уничтожала следы жизнедеятельности — капельку на столе, точечку на плите, след от тапка на идеально чистом белом полу, и скрывалась в маленькой полупустой детской.

Там я плотно закрывала двери, укладывалась на кровать-раскладушку, открывала книгу и думала. Не читалось. Сквозь узкие щёлочки жалюзи сочилась густая чернота ночи, под белой дверью щетинилась опасностью тёмная щель. Из-под лампы вырывался жёлтый круг, и я вся старалась втиснуться, уместиться в этот кусочек тепла и света.

Лежание не приносило кайфа — я не расслаблялась, а просто убивала время, ждала, как ждут в зале ожидания опаздывающий поезд.

Эта ситуация удивительно походила на ту, шестилетней давности, когда в Майамском доме я так же слонялась, в ожидании развития событий и будучи в полном неведении относительно дальнейшей своей судьбы.