Лестница в небо или записки провинциалки

Родственники в это время бурно обсуждали ситуацию с Вадимом и Галкой и разделились на два противоборствующих лагеря. Одни радовались за Вадима, что он наконец-то одумался и порвал с богемной особой, другие осуждали Вадима за подлость. Майкл относился к первым, я ко вторым. Это происшествие и было той самой лакмусовой бумажкой, которая проявила все язвы нашего брака. Я как с цепи сорвалась — ведь воевала не за себя, а высказывала своё мнение в частности, и Майкл не мог подавить меня никакими ни запретами, ни условиями — мы же ведь говорили не о себе. Почти каждый день мы ругались — я с пеной у рта доказывала, что Вадим негодяй.

Майкл защищал всех мужчин, я защищала всех женщин. Я стала без конца звонить Галке по телефону, впервые начхав на запреты мужа.

— Я должна её поддержать! Это подло, вот так все бросили человека в беде! И потом — какое твоё дело, за телефон ведь не ты платишь!

Мы с Майклом почему-то постоянно обсуждали эту тему, уставали от споров, но упрямо стояли каждый на своём.

Во второй раз подбираюсь к началу своей главы.

Итак, была весна. В одну из суббот, устав сидеть дома, мы пошли прогуляться в лес и нечаянно углубились в самую чащу, туда, где закончились посыпанные песком дорожки, а из-за поворотов уже не показывались крыши и колонны особняков.

Сейчас Лес уже не казался декоративным антуражем, он был частью дикой, непричёсанной человеком природы. Деревья неожиданно выпрямились и выросли, и почти закрывали небо сплетёнными ветвями, покрытыми рыжими, не сгнившими за зиму листьями. Мы с трудом следовали за петляющей, уводящей нас в заросли колючих, раскоряченных кустов с цепкими чёрными ветками, тропинкой. Почки на деревьях ещё не показались, и лес был глух, мрачен и враждебен.

Беседа не клеилась. О чём бы мы ни начинали разговаривать, мы тут же сбивались на ссору. Просто удивительно, насколько у нас были разные взгляды. Странно, что в тот день разногласия наши не заканчивались ни оскорблениями, ни агрессией со стороны Майкла. Мы действительно пытались достучаться друг до друга, но не могли.

Нам даже неловко было на этой узкой лесной тропинке, как будто мы абсолютно чужие, ненужные друг другу люди, которых обстоятельства вынудили провести совместно какое-то время. И ты маешься, изнываешь от скуки и неловкости, и пытаешься найти темы для разговора с неинтересным тебе человеком, а время, как назло, застряло, зависло, застучало в висках тяжёлым молотом. Лес обострил восприятия — тут нельзя было спрятаться ни за телевизором, ни за книгой.

И вдруг Майкл, как бы спохватившись, что мы всё таки муж и жена, а не случайные попутчики, вынужденные блюсти вежливость, завёлся, взяв на вооружение мою несущественную, давно забытую и прощённую провинность. Словно нащупав твёрдую почву, он раскраснелся, оживился и стал с упоением отчитывать меня, укорять и ругать.

Я долго молчала, слушая его, не возражала и не раздражалась. Затем автоматически, независимо от моей воли мой рот произнёс:

— Ты знаешь, я так устала. Наверное, будет лучше, если мы разойдёмся.

Так же тихо и серьёзно муж эхом отозвался:

— Да, наверное.

Реальность мгновенно изменилось — словно кто-то острым ножом одним махом разрубил ту невидимую, слабо соединяющую нас ниточку. Рядом шёл настолько чужой человек, что я стала даже ощущать его запах, и запах этот был враждебный. В то же время стало как-то пусто и легко. Я чувствовала себя как заполненный гелием воздушный шарик — бездомной и свободной.

Майкл замолчал, словно выключенное радио, перестал хамить и язвить, и углубился в себя… Молча, мы вернулись в уже чужой для меня дом. Я поднялась в спальню и бездушно, словно робот, стала собирать вещи. Майкл потоптался у порога спальни и буркнул, что поедет к супермаркету, подобрать пустые картонные коробки для моего имущества. Странно, но впервые за все эти годы он вёл себя по-человечески.

На ночь я устроилась на первом этаже, в гостиной на диване, и всю ночь не спала — было и страшно, и радостно. Опять всё сначала. Сквозь плохо закрытые жалюзи сочился серебристый лунный свет и лужицами плескался на ковре. По стенам многорукими чудовищами двигались тени от деревьев. Фары проезжающих машин скользили по комнате, высвечивая из темноты то стоящий на подставке и напоминающий застывшего оленя киборд, то фотографию, где мы с Майклом, счастливые, крепко обнявшись, со смехом всматриваемся вперёд, в будущее, которое не смогли построить.

Постепенно углы гостиной утонули в абсолютной темноте, а центр комнаты почему-то высветился, и я таращилась на этот освещённый кусочек ковра, как на пустую сцену. Внезапно мне почудилось, что диван мой поднялся вверх и застрял, покачиваясь, в космической пустоте. А вокруг тишина и холод.

Вдруг в лицо мне ткнулось что-то мягкое и тёплое. Муся, бедная моя Муся, что же мне с тобой делать?

И тут я заплакала.