Лестница в небо (СИ)

Бессмысленные мучения в попытке заставить жить. Бесполезные мучения, утомившие до бессонных ночей.

Все, чего Караи хотела, чтобы это закончилось уже хоть как-то.

«Его отпустить надо, раз так ему претит жизнь. Один удар катаны и все. Казни не достоин – предатель все-таки, но вот такой вот пытки в виде жизни тоже, мне кажется, не заслужил.

Может, отец все же поможет мне разобраться в происходящем? В этом паззле многих деталей не хватает, как мне кажется”.

- Й’оку, что это?!

Караи смотрит на стены комнаты, где уже который день подряд заперта черепаха, и просто не верит своим глазам.

Как он это сделал?

Кто за ним не уследил?!

Как вывернулся из надежных наручников, которыми его сковывали на ночь, после попытки вскрыть дверь.

«Перевешаю охрану к чертям собачьим! Куда они смотрели?! Неужели не слышали ничего?»

А взгляд уже летит от одного иероглифа к другому.

Весь белый папирус, которым затянуты стены, исписан красивыми красными символами.

«Эхо»

«Зверь»

«Зверь», «Зверь», «Зверь»…

«люблю» и «Ветер».

Снова «Эхо», и снова «люблю», и снова «Зверь» и «Эхо»…

А черепаха лежит в центре комнаты и слепо смотрит прямо перед собой.

- Й’оку!

В тот момент Караи хотелось убить его или себя.

Только начавшая заживать левая рука была изуродована, из этого поганого панциря выдраны скобы, державшие на месте расколотые пластины, с лица сорваны все бинты и вскрыты швы.

Стоило ли так долго все зашивать и залечивать?! Стоило ли тратить усилия и время, чтобы в итоге он расписал кровью стены, даже не выпав из своей апатии.

И теперь с заново зашитыми ранами и скованными руками, продолжавший упрямо молчать, он вызывал у девушки уже безотчетное желание понять и отпустить.

«Мастер и отец, к письму прилагаю фотографии случившегося. Найти объяснения мне не удалось. Воин, за которого ты так беспокоишься, безнадежен. Выполняя твою волю, я не даю ему оружия и держу под постоянным надзором, следя, чтобы он не умер от истощения, но большего добиться не удалось. Вчера он разорвал швы на своих ранах и разгрыз руку, чтобы нарисовать на стенах иероглифы. Мне думается, лучшее, что можно сделать, это отпустить его желанным путем – в смерть. Могу ли спросить, чем он так важен, что непременно надо удерживать насильно того, кто не хочет жить? Даже твое прощение не заставило его шевелиться, хотя о каком еще благе может помышлять несчастный предатель…»

Шредер смял бумагу и швырнул в сторону.

Картинки.

Иероглифы-имена.

Й’оку явно хотел вернуться к крысе и ее выродкам. И никакие доказательства благосклонности Шредера и полной ненужности в той семейке его, похоже, не трясли.

- Нет, Йоши! Этого ты у меня не отнимешь!! Это мой Ученик, моя черепаха!

Он поднял измятое письмо и еще раз рассмотрел иероглифы.

Зверь.

«Ясно о ком. О Рафаэле своем убивается!»

Люблю.

«Тоже все ясно. По уши втрескался и плевать хочет, что тот о нем и думать забыл уже».

Ветер.

«Отрекся от данного мной имени, тварь. Я же простил! Чего ему еще не хватает?! Я-простил-его!!»

Эхо…

Шредер задумчиво прикрыл глаза, вертя в руках бумагу.

Что он хотел сказать этим?

Медитирует и слышит их? Нет. Караи писала, что он не впадает в транс.

Эхо? Что значит эхо? И почему он ни единым словом не упомянул столь драгоценного малявочного черепашонка?

Взяв со стола небольшую рацию, Шредер сухо усмехнулся, прежде чем нажать на вызов.

«Пора кому-то начать пользоваться подаренным мной телефоном».

– Сынок, – Сплинтер опустился рядом с Рафаэлем, погладив его по плечу. – Выслушай меня.

Тот кивнул, продолжая смотреть в стену, на которой влажно поблескивали красные иероглифы.

- Боль со временем утихнет, только дай ей это сделать. Не смотри во вчера, где исправить ничего невозможно, обернись на сегодня и завтра…

- Нет этого «завтра», Мастер, – глухо перебил Раф, даже глаз не скосив. – Теперь-то уж чего?..

Сплинтер качнул головой.

Он понимал своего сына, как никогда хорошо, наверное, потому что сам так же когда-то переживал смерть Тенг Шен, свернувшись клубком и не желая ни дышать, ни шевелиться, мечтая только уйти следом за ней, бросив этот опостылевший несправедливый мир.

Его удержали пальчики, цеплявшиеся за слипшуюся ненавистную шерсть и заползшие к груди крошечные существа, что нуждались в тепле его тела.

Да, он хотел, чтобы эта никчемная оболочка остыла и отболела, отпустив его следом за любимой женщиной… Хотел, но они не могли выжить без него, эти странные малыши… они удержали…

- Ты очень нужен Кодаме, – Сплинтер погладил Рафаэля по голове и осторожно взял располосованную руку, начав ее бинтовать. – И каждому из нас. Я понимаю твою боль, но жизнь продолжается.

Раф прикрыл глаза.

Он ожидал этих слов – да, жизнь продолжается, да, нужен Кодаме, нужен отцу, нужен Лео… всем он тут нужен, и знает это, только вот себе самому не сдался ни на кой уже.

Не удержал, не смог уберечь самое дорогое, не защитил.

Чего обещал, того и не сделал, и не надо рассказывать, что не в его это было власти… были же сны, значит, Кадзэ был еще жив, и сегодня вот ночью после возвращения с похорон накатило…

- Ты решил как?.. – Лео словно спотыкается об продолжение вопроса и замолкает.