Лестница, ведущая вниз

— Егорушка, прости меня. — Слезы крупными каплями текли из глаз старика и падали в стакан с водкой и на кусок черного хлеба. — Я сделал все, что мог. И все равно не уберег…

Порой Махов мучительно завидовал жене, пережившей сына всего на пять лет: после его гибели она так и не оправилась. Он был единственным сыном у родителей, их надеждой, любимым, заласканным и при этом удивительно порядочным и отзывчивым. Анатолий Иванович верил: сейчас Егорушка добился бы в жизни многого. Если бы остался жив. Если бы тот человек, его бывший друг, сдержал обещание.

Этим человеком являлся не кто иной, как Беспалов, друг и соратник Махова сначала по заводскому цеху, а потом по институту. Надо отдать должное, он всегда был пробивным и умел достигать своей цели. Анатолий Иванович поражался: как его приятель в молодые годы успевал везде: и выпить, и с женщинами погулять, и, не перерабатывая, схлопотать грамоту. А впрочем, чему удивляться! Такие же, как он сам, и прикрывали негодяя. Махов вспомнил, как однажды взял вину друга на себя, потому что пожалел его, и потому что в данном случае Анатолию Ивановичу было легче выкрутиться: Беспалову же грозило общественное порицание, а он готовился вступать в компартию. Перед стариком всплыли давние картины: бывший друг чуть ли не на коленях благодарит его, говорит, что обязан до гроба, и клянется прийти на помощь в трудную минуту. Трудная минута действительно наступила, когда Егорушке исполнилось семнадцать и он заканчивал школу. Мальчик страдал аллергической астмой, и родители тряслись над ним с самого рождения. В армии юноша мог погибнуть. Институт или университет с военной кафедрой, безусловно, спас бы его. К этому времени Махов продолжал трудиться на заводе, а Беспалов занял кресло секретаря горкома партии. Анатолий Иванович никогда ни у кого ничего не просил. Однако с этой проблемой сам он справиться не мог. Беспалов решил бы этот вопрос в два счета. И Махов отправился к нему на поклон. Секретарь горкома тепло встретил старого друга, распил с ним бутылочку какого-то заморского вина и, записав данные Егора, сказал: «Дело сделано».

Двойка по сочинению ввергла семью Маховых в шок. Во-первых, Егор всегда хорошо писал сочинения, во-вторых, где же обещанная помощь? Мальчика явно срезали, никакой поддержки от высокопоставленной особы не было и в помине.

Махов позвонил Беспалову. Тот отсутствовал. Отбыл с дружественным визитом в какую-то африканскую страну. Тогда еще не поздно было разобраться со вступительными экзаменами в этом вузе или пристроить Егора в другой. Однако связаться с другом до осени Анатолий Иванович так и не смог. Черным туннелем замаячила армия. Отпустить туда сына для родителей было смерти подобно. Махов снова пошел на прием к Беспалову, брезгливо сжимая конверт с деньгами, накопленными на «Москвич», которые предусмотрительная жена Надежда заставила его взять. Беспалов принял его так же хорошо, как и в прошлый раз, посетовал, что Егор не поступил, честно признавшись: мол, забыл проконтролировать этот вопрос. Анатолий Иванович дрожащей рукой протянул конверт.

— Помоги, дружище, — его глаза покраснели, — нельзя нашему Егорке в армию.

Беспалов взглянул на подношение.

— Это от нас с Надей, в благодарность, — Махов не мог найти подходящих слов.

— Отшлепать бы вас хорошенько, — секретарь горкома рассмеялся, — да неудобно: взрослые люди. — Он взял деньги. — Ладно, ради Дианки беру, ей в Москве пригодятся, в МГИМО поступила, а там жизнь дорогая. — Филипп Григорьевич ударил приятеля по сгорбленным плечам. — Чего нос повесил? Все нормально с твоим отпрыском будет. Об армии забудь, а на следующий год готовьтесь к поступлению. Теперь эти вопросы я сам возьму под контроль.

После этого разговора Маховы действительно забыли про армию и вспомнили только тогда, когда парня вызвали в военкомат. Узнав об этом, Анатолий Иванович, не помня себя от ярости, ринулся в горком. Размалеванная секретарша Филиппа Григорьевича сообщила, что он в настоящее время в отпуске и гостит у дочери в Москве, а связаться с ним никак невозможно. Мужчина сорвался на крик, оскорбив и секретаршу, и ее босса. Два дюжих охранника вывели его под руки в полуобморочном состоянии. Вернувшись домой, он не застал жену: «Скорая» увезла ее с сердечным приступом. Когда супруги узнали, что часть сына расположена в Афганистане, у Надежды случился инсульт. Ярая коммунистка, она стала молиться богу каждый вечер. Так в молитвах и надеждах пролетел год. И хотя сын писал, что их часть почти не участвует в боевых действиях, это мало утешало родителей. Они знали обстановку.

Однажды Махов возвращался с работы, усталый больше, чем когда-либо, в постоянных думах о жене и сыне, и не сразу услышал:

— Анатолий!

Сытый, откормленный, лоснящийся, Беспалов выходил из новой «Волги» и направлялся к нему:

— Как Егор?

— И у тебя… еще хватает наглости… ты обещал… — дальше Махов не смог говорить, стал задыхаться.

— А я забыл. — На лице бывшего друга не было ни тени смущения. — Гоняют то туда, то сюда. Я, между прочим, за весь город в ответе. Это не в цеху работать…