Лествица, возводящая на Небо

21. Когда эти добрые граждане страны покаяния отходили ко Господу, чтобы стать перед нелицеприятным судилищем, тогда видевший себя при конце жизни посредством своего предстоятеля умолял и заклинал великого авву, чтобы он не сподоблял его человеческого погребения, но, как скота, повелел бы предать тело его речным струям или выбросить в поле на съедение зверям, что нередко и исполнял сей светильник рассуждения, повелевая, чтобы их выносили без чести и лишали всякого псалмопения.

22. Но какое страшное и умилительное зрелище было при последнем их часе! Осужденники эти, видя, что кто-нибудь из них приближается к кончине, окружали его, когда он еще был в полной памяти, и с жаждой, с плачем и желанием, с весьма жалостным видом и печальным голосом, качая головами своими, спрашивали умирающего и, горя милосердием к нему, говорили: «Что, брат и осужденник? Каково тебе? Что скажешь? Достиг ли ты, чего искал с таким трудом, или нет? Отверз ли ты себе дверь милосердия или еще повинен суду? Достиг ли своей цели или нет? Получил ли какое-нибудь извещение о спасении твоем или еще нетвердую имеешь надежду? Получил ли ты свободу, или еще колеблется и сомневается твой помысл? Ощутил ли ты некоторое просвещение в сердце своем, или оно покрыто мраком и стыдом? Был ли внутри тебя глас, говорящий: вот, ты выздоровел (Ин. 5, 14), или: прощаются тебе грехи твои (Мф. 9, 2; Мк. 2, 5; Лк. 5, 20, 23), или: вера твоя спасла тебя (Мф. 9, 22; Мк. 5, 34; 10, 52; Лк. 7, 50; 8, 48)? Или слышишь такой глас: да пойдут грешники в ад (Пс. 9, 18); еще: свяжите ему руки и ноги (Мф. 22, 13); еще: если нечестивый будет помилован… то не будет взирать на величие Господа (Ис. 26, 10)? Что скажешь нам, брат наш? Скажи нам кратко, умоляем тебя, чтобы и мы узнали, в каком будем состоянии. Ибо твое время уже окончилось и другого уже не обретешь вовеки». На это некоторые из умирающих отвечали: Благословен Бог, Который не отверг молитвы моей и (не отвратил) милости Своей от меня! (Пс. 65, 20). Другие говорили: Благословен Господь, не предавший нас в добычу зубам их» (Пс. 123, 6). А иные с болезнью произносили: «Душа наша перешла ли через стремительную воду духов воздушных» (ср. Пс. 123, 5)? Говорили же так потому, что еще не имели дерзновения, но издалека усматривали то, что бывает на оном истязании. Иные же еще болезненнее отвечали и говорили: «Горе душе, несохранившей обета своего в непорочности, в сей только час она познает, что ей уготовано».

23. Я же, видя и слыша у них все это, едва не пришел в отчаяние, зная свое нерадение и сравнивая оное с их злостраданием. И каково еще было устройство того места и жилища их! Все темно, все зловонно, все нечисто и смрадно. Оно справедливо называлось Темницею и затвором осужденных, самое видение того места располагает к плачу и наставляет на всякий подвиг покаяния. Но что для иных неудобно и неприятно, то любезно и приятно для тех, которые ниспали из состояния добродетели и лишились духовного богатства. Ибо когда душа лишилась первого дерзновения перед Богом, потеряла надежду бесстрастия и сокрушила печать чистоты, когда она позволила похитить у себя сокровища дарований, сделалась чуждою Божественного утешения, завет Господень отвергла и угасила добрый огонь душевных слез, тогда, пронзаемая и уязвляемая воспоминанием об этом, она не только вышеописанные труды возложит на себя со всяким усердием, но и старается благочестиво умерщвлять себя подвигами покаяния, если только в ней осталась хоть искра любви или страха Господня. Поистине таковы были те блаженные, ибо, размышляя об этом и вспоминая высоту, с которой ниспали, они говорили: «Вспомнили дни древние, оный огонь нашей ревности» (ср. Пс. 142, 5). А иные взывали к Богу: «Где древние милости Твои, Господи, которые Ты показал душе нашей истиною Твоею? (Пс. 88, 50). Вспомни поношение и труды рабов Твоих» (Пс. 88, 51). Другой говорил: «О, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня, когда светильник Его светил над головою (Иов 29, 2) сердца моего!»

24. Так вспоминали они свои прежние добродетели, рыдали о них, как об умерших младенцах, и говорили: «Где чистота молитвы? Где ее дерзновение? Где сладкие слезы вместо горьких? Где надежда всесовершенной чистоты и очищения? Где ожидание блаженного бесстрастия? Где вера к пастырю? Где благое действие молитвы его в нас? Все это погибло, как неявлявшееся, исчезло и как никогда не бывшее, миновалось и прошло».