Лета Триглава

Беса переступила с ноги на ногу, облизала потрескавшиеся губы. Нутро еще обжимало страхом, но уверенный и спокойный голос незнакомца располагал к себе. Конечно, с одной-то стороны — нехорошо вот так, без Мехровых благословений людена жизни лишать. С другой — душегубы ведь, никаким богам не служат, и поступать с ними нужно не по божьим законам, а по совести.

— Кто они? — спросила Беса, подступая ближе.

Орудовал незнакомец на удивление ловко, сама Беса бы так не смогла. Даже под налипшей грязью видно, что пальцы у незнакомца — холеные, длинные, барские. А у этих, мертвых — руки мужичьи, обветренные и в заусенцах.

— Подручные Сыпа, — последовал ответ. — Знаете?

— Не.

— Ваше счастье. Так что ж, сударыня? Помогайте!

И, крякнув, вспорол покойнику брюхо.

В печени знакомо блеснуло. Людова соль потекла в подставленную склянку, наполнила до краев. Незнакомец заткнул ее пробкой, спрятал за пазуху, достал новую и спрыгнул в яму.

Подумав немного — об умершем тятке, об оставленной дома больной маменьке, о малом братце, — Беса сползла по грязи следом.

Вдвоем дело сладилось быстрее. На всякий случай Беса шептала под нос молитвы Мехре, прося быть милостивой к покойным и к ней самой. Ведь не корысть ее руками движет, а только нужда. А, может, и сама Мехра вывели ее на душегубов, чтоб наградить за верную службу.

— Славься, темная владычица! — бормотала Беса, наполняя вторую склянку. — Многая лета тебе и твоим детям! Упокой в Нави души убиенных!

Вздохнув, наглухо запечатала горлышко.

— А вот и ваша доля, голубушка. Оставьте при себе, — с улыбкой проговорил незнакомец. Ухватившись за основание могильного столба, ловко выкарабкался из ямы. — Уж не серчайте, что в ваших владениях так напачкали. Приберите во славу Мехры. А это, — он указал на склянку, — никому не показывайте. За контрабанду сами знаете, что бывает. Прощайте же теперь!

Незнакомец скользнул в сумрак. А Беса спрятала склянку в карман, поближе к первой, тяткиной.

В прошлую кресу была она на ярмарке в Моравске. Там видела, как на площади колесовали лиходеев-перекупщиков. Кости ломались с поганым хрустом. Толпа гудела, выдыхая смрад тысячами ртов. Блестели возбужденные глаза. Публичная казнь — она всегда людей привлекает. Есть в этом что-то темное, сладострастное, благословенное Матерью Гаддаш. И хочешь отвернуться — а все равно смотришь.

За перепродажу людовой соли особенно страшно казнили. Ведь она — что душа. Богами вкладывается в тело и ими же забирается, поэтому нельзя простому людену к запретному прикасаться. Нельзя ни покупать, ни продавать, ни использовать на свои нужды для исцеления, ни для обогрева жилища, ни как топливо для самоходных колясок.

А у Бесы теперь — два пузырька. И вместе с надеждами на лучшую жизнь — зябкая дрожь на сердце.

— А чего бояться? Не поймают, — убеждала она себя, быстро закидывая яму землей и утрамбовывая ее сапогами. — Я теперь поворовского кладбища хозяйка. Кто меня здесь тронет? Никто не тронет, а Мехра сбережет. Завтра же надо с Гомолом о деле переговорить…

Суеверно умолкла, оглянулась через плечо — как бы не услышали. И сейчас же могильную тишину вспорола пронзительная трель свистка.

— Ст… ой! Кому говорю! — донеслось со стороны парадных ворот.

Надзиратели!

Сердце захолодело.

Беса до боли в суставах сжала заступ. Бежать? Да куда здесь убежишь — дождь опять припустил, лупил по ельнику, сбивая старую хвою и превращая землю в вязкую кашу. Месячная ладья утонула в ельнике. Навьи огоньки приникли к могилам, и Бесе казалось, будто погост тысячью глаз выжидающе наблюдает за ней.

Неужто Мехра потешается? Одной рукой дает, другой — отбирает?

Засвистели снова. И после из ельника, из дождевой мороси выскочил спасенный Бесой господин.

— Попались мы, голубушка! — выдохнул он. — Есть тут другие ходы?

Беса мотнула мокрыми кудряшками.

— Не. Тятка в свое время крепкую ограду сладил. Вы-то сами как сюда пробрались? Через ворота?

— Разумеется.

— Видать, проскочили, пока я упыра ловила. А бежать сейчас нельзя. Побежишь — себе же хуже сделаешь.

— Так что прикажете?

В голове у Бесы щелкнуло. Мысли закрутились, точно в колесе.

— Тряпица какая есть?

— Имеется, — незнакомец вытащил из нагрудного кармана белейший кружевной платок. Беса сразу же вымарала его нечистыми пальцами, принялась лихорадочно заворачивать склянки с людовой солью.

Незнакомец понял сразу.

Отдал свою долю, и Беса, закрутив платок в узел, погрузила его в раскисшую почву возле надгробного столба. Забросала грязью, выровнял насыпь, чтобы не так бросалось в глаза. И только успела снять с надгробья лампу, как, пыхтя и раздвигая ветки мощными плечами, из ельника выбрался околоточный надзиратель.

— Стой, аспид! — прохрипел он, оттирая лоб рукавом. — Уф! Резвый какой. Я сейчас резвости-то поубавлю!

И загрозил самострелом. Незнакомец распрямил плечи.

— Милостивый государь! Соблаговолите пояснить, на каком таком основании…

— Я тебе, выгузок, основание отстрелю! А ну, кругом! Руки за голову! И ты, малой, тоже!