Летайте самолётами

Наверное, от дома своего заметила Юрку мать, заспешила через дорогу к нам. Сухонькая, она точно птица из силков рвалась вперёд, махала руками, семенила мелкими шажками по росистой мураве. Юрка повернулся, мать заметил, побежал навстречу, высоко поднимая длинные ноги, так что песчаная пыль вихрилась вслед за ним. Они обнялись, и мне даже страшно за Варвару стало: такой великан и подмять может как медведь, вон сколько силищи в его упругом теле. Потом Юрка руку положил на худенькое плечо матери, вдвоём неторопливо побрели к дому, и даже издалека было видно – играло солнце радости на лице Варвары.

На крыльце своего дома Разиня появился, долго глядел вслед Варваре и сыну. Он потоптался несколько минут на скрипучей терраске, потом юркнул в дверь.

– Видишь, Вася, Бог шельму метит, – вздохнула тётка Марья. – Он в молодости, Андрей Семёнович, дюже круто себе цену возвышал. На дохлой козе не объедешь. Бывало, всегда присказку такую говорил: «У нас в лесу как хворостинка, так полтинка, как сучок, так троячок», намекая нам, грешным, чтобы мзду леснику тащили. Нас-то нужда в лес гнала – то дров нету, то стропила на хатёнке обломилась, то тёсина нужна пол подправить. А он свою должность так непомерно возвеличил, будто не лесник, а какой-нибудь царь на престоле сидит. – Тётка в сердцах сплюнула. – А вот сейчас как зверюга затравленный крутится, даже к родной кровинке подхода нет.

* * *

Через два дня к нам пришла тётка Варвара. На улице в этот день моросил, будто через сито пропущенный, мелкий дождик, и она долго смыгала затасканными галошами, очищая прикипевший белёсый песок. Наверное, это всё-таки чисто крестьянская привычка – долго расспрашивать о здоровье, о близких родственниках, расспрашивать неторопливо, обстоятельно, словно только за этим и пришёл.

Пока две соседки, перебивая друг друга, говорили о том, кто чем хворает да какую напасть чем лучше лечить (благо, теперь в лесу начала пробиваться травка, и от любой хворобы можно найти надёжное средство, а не какую-нибудь «химию», так они лекарства именовали), я поближе рассмотрел тётку Варвару. Рассмотрел и вывод сделал – в её живом, годами и невзгодами подсушенном лице неистребимо осталась теплота, мягкие голубые глаза точно струили её на собеседника, и только в уголках залегла болезненная усталость.

Закончив с тёткой, Варвара на меня перекинулась, зачастила про здоровье.

– Да знаете, – смущался я, – как-то не успел нажить болячек.

– И слава Богу, – вздохнула Варвара, – болезни входят легко, а обратно не вытолкнешь ни за какие деньги.

Я закивал утвердительно, а Варвара, не останавливаясь, про сына заговорила:

– Я об этом и Юрке говорю – береги здоровье! Думаешь, если в небе скачешь, так тебя не прихватит? Ещё как стеганёт, дай Бог терпенья…

И, ещё раз глубоко вздохнув, тихо сказала:

– А ведь я к тебе, Василий Петрович! Ты сейчас у нас в посёлке, можно сказать, один-разъединственный мужик, кое-что значащий. Других-то старость одолела, свела в сухарь. А меня Юрка обрадовал – через две недели свадьба. Забот теперь не расхлебаешь. Вот пришла просить – в палисаднике столы сколотить. В домишке моём разве развернёшься? Даже посадить негде. – И вдруг захлюпала носом, морщинки на лбу пучком собрались.

Тут тётка Марья и ляпнула:

– Да он небось, Вася, по-плотницки и не умеет. С горожанина какой спрос? Ты других попроси – деда Сафронова или Разиню.

Как молнией сверкнули глаза Варвары, заискрились слезинки.

– Ты мне про Разиню не говори. – И я почувствовал, что она сжалась в тугой комок, как будто обожгло её огнём.

Я поспешил на выручку:

– Ладно, тётя Варя, завтра приду. Материал найдётся?

Варвара по краешкам глаза провела платочком, улыбнулась:

– Чай, в лесу живём, – и добавила оживлённо: – Да ты шибко не смущайся, дед Сафронов тебе поможет, он хоть и не дюже резвый, а толк в плотницких делах понимает.

С этими словами Варвара с лавки поднялась и ещё раз поглядела на тётку откровенно непримиримым взглядом.

* * *

Столы и лавки мы сколотили за три дня. Материал для ножек притащили из леса, выпилили из сушняка, а доски у Варвары нашлись – заготовила для ремонта крыши. Прямо на улице мы установили верстак, наточили рубанок, начали на переменку со стариком доски скоблить, и хоть немудрёная работа, а всё-таки для меня непривычная, до пота взмок. А у деда Сафронова навык большой, да силёнка ослабла, рубанок по доске тянет через силу, с хриплым кашлем и матерщиной. Он только две доски и сумел остругать, а потом рубанок очистил от стружки, передал мне:

– Видать, ты, Вася, сам за это дело берись. А то у меня получается как в анекдоте. «Час сорок одна» называется. Так вот я час настраиваюсь, минуту скоблю, а сорок минут кашляю. Не работа, а одна срамота.

Но и у меня получалось не лучше. Наверное, заметив наши потуги, на другой день пришёл Разиня, кивком головы поздоровался, в сердцах пнул стружку сапогом.

– Потешная компания у вас собралась. Старый да слабый. Вы эту городьбу до будущей масленицы не закончите. Кто ж так строгает?

– А как надо, ты знаешь? – спросил Сафронов.