Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

— Вот здесь, рабби, — сказал Авром-Ицхак, слезая с козел и обматывая вожжами облучок. — Теперь это ваш дом. Дай вам Бог счастья в его стенах. Располагайтесь. Если что-то понадобится — зовите, не стесняйтесь, я живу через два дома. А пока — пришлю кого-нибудь, помогут вам распаковаться и занести вещи. И не волнуйтесь, дом прибрали к вашему приезду, где надо — подремонтировали. Крышу обновили. В общем, дай вам Бог счастья и здоровья на новом месте. — Он еще раз кивнул раввину и ушел, оставив новоприбывших одних.

Раввину Якову-Лейзеру Гринбергу было двадцать три года, ребецен Шейне-Фруме — двадцать. Реб Яков получил известность еще совсем молодым человеком — в восемнадцать лет он написал удивительную по глубине и аргументации книгу «Хазак Маген», посвященную разбору некоторых галахических постановлений знаменитого «Магида[6] из Брод» — галицийского раввина Шломо Клугера[7], возглавлявшего общину города Броды и вступившего в активную дискуссию относительно набиравшей популярность машинной выпечки мацы. Несмотря на высокий авторитет бродского раввина, рабби Яков оспорил его аргументы, по мнению многих — вполне обоснованно. На этом дискуссия, безусловно, не прекратилась, она продолжалась много лет, уже и после смерти р. Клугера, по всему еврейскому миру. Но книга Гринберга вызвала большой интерес у многих раввинов, особенно в Литве, а самого молодого раввина теперь иногда называли не по имени или фамилии, а по названию его трактата — «Хазак Маген», что вполне соответствовало старой еврейской традиции[8]. В то же время раннее его выступление и ранняя популярность вызвали у многих ревность и неприязнь, что сыграло не последнюю роль в его решении уехать из Литвы в небогатое украинское местечко Яворицы.

Как раз сейчас, когда они приехали, ребецен Шейна была на седьмом месяце беременности. Появления первенца они ожидали с некоторым страхом — вполне понятным, потому что это ведь именно первенец.

Впрочем, первые дни жизни в Яворицах четы Гринбергов прошли в хлопотах по обустройству, поглощавших все свободное время. Соседи помогали им охотно. Тем не менее раввин видел, что к ним приглядываются — внимательно и даже настороженно, и временами Яков-Лейзер чувствовал себя чуть неуютно. Его и смешило, и раздражало отношение яворицких евреев. Однажды, придя из синагоги домой и войдя в гостиную, он сказал жене с нервным смешком:

— Знаешь, о чем меня спросили сегодня после ма'арив? После вечерней молитвы?

Шейна, сидевшая в углу в кресле и обшивавшая кружевом пеленку для будущего ребенка, оторвала взгляд от рукоделья и вопросительно посмотрела на Якова.

— Меня спросили, знаю ли я способы обнаружения чертей. — Он засмеялся. — Можешь себе представить?

— Надо же! — Шейна улыбнулась и покачала головой. — И что ты ответил?

— Попытался объяснить, что в наше время не стоит принимать всерьез рассказы о нечисти, — ответил молодой раввин. — Объяснил, что все эти рассказы об ангелах-мучителях — мал’ахей-хабала — следует рассматривать как яркие образы, аллегории, к которым прибегали великие пророки и наши мудрецы, да будет благословенна их память, для того чтобы яснее донести до нас свои речи.

Шейна кивнула головой и вновь принялась за шитье. Яков-Лейзер некоторое время рассеянно следил за ловкими движениями ее тонких пальцев.

— И знаешь, что мне сказали в ответ? — спросил он. — Для начала мне прочли целую лекцию об этих самых способах.

— Правда? — Похоже, ребецен заинтересовалась. — И что же это за способы?