«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

После посадки ко мне подошел механик Шипицын. Он сразу заметил, что у меня в полете что-то произошло. «Товарищ командир, когда вылетали, куртка у вас не была такой. Горели, что ли? И на стекле появился красный кружок. Как он туда попал?» Ничего не утаивая, рассказал ему обо всем. Попросил его вытащить из плексигласа этот кружок. Оставшаяся на стекле метка постоянно напоминала мне об этом неприятном случае. О своем ухарском полете рассказал и своим летчикам. При этом обратил их внимание на роль триммера руля высоты, который при полете на бреющем был мною установлен на кабрирование. Это и спасло меня от гибели, когда я был ослеплен выстрелом из ракетницы.

На аэродроме Колпачки, или, как его еще называли, Федотово, кроме нас базировались еще два полка: 47-й разведывательный, летавший на Пе-2, и 135-й штурмовой, входивший в состав 308-й шад нашего корпуса. Из 47-го как раз и был лидер, который привел нас из Ржева. Разные названия одного и того же аэродрома объяснялись тем, что личный состав этих полков размещался в разных деревнях. Каждый из них называл аэродром по названию своей деревни. 135-м командовал Г.М. Корзинников. Этот полк сел раньше нас, перелетев с Брянского фронта.

Осеннее ненастье второй половины октября с его затяжными дождями, лившими из ползущих почти по макушкам деревьев темных облаков, почти не позволяло нам заниматься боевой работой. В начале ноября дождей стало меньше, облачность поднялась до 250–400 метров. Горизонтальная видимость стала намного лучше. Это позволило нам приступить к полетам. Летали мы в большинстве случаев без истребительного сопровождения. При нижней кромке облаков 400 метров истребители вместе с нами доходили только до линии фронта. Далее на территорию противника они не шли, боясь поражения зенитным огнем и ссылаясь на отсутствие брони на их самолетах.

Это быстро усвоили немецкие истребители и свободно, не опасаясь противодействия наших, стали сбивать нас, лупцуя, что называется, и в хвост и в гриву. Не было ни одного вылета, чтобы кого-нибудь из нас не сбили или сильно не потрепали. Особенно донимали асы истребительной группы «Мельдерс», самолеты которой нами хорошо опознавались по их отличительным знакам. На их фюзеляжах кроме крестов был нанесен большой белый круг, внутри которого был изображен черного цвета черт, стрелявший из красного лука. Кок винта был белого цвета, а сам самолет желтый. Летчики этой группы подкарауливали нас в большинстве случаев одиночно.

Летая низко над землей, они высматривали «горбатых», и как только замечали жертву, то без промедления снимали ее. Воздушные стрелки штурмовиков из-за плохого обзора задней нижней полусферы обнаруживали противника в самый последний момент, когда противодействовать было уже поздно. Чтобы избежать таких атак, мы стали летать на предельно малых высотах.

Однако для пуска РСов, сброса бомб и штурмовки цели нам приходилось делать горку. На ней-то они нас и подлавливали. Одной из таких жертв оказался я. 10 ноября 1943 года мы наносили удары по артиллерийско-минометным батареям на огневых позициях юго-западнее города Невель. При выполнении второго вылета в момент ухода от цели я выполнил небольшую горку и увидел, как из-под носа моего штурмовика летят разноцветные эрликоновские трассы. Вначале подумал, что это бьет счетверенная зенитная установка, находящаяся сзади меня. Через некоторое время вновь летит такая же трасса, быстро приближаясь к моей машине. В этот момент слышу, как начал стрелять Федя. Тут я понял, что это не зенитка, а истребитель. Не мешая Федору, пытаюсь маневрировать. Но тех долей секунды, пока собирался это сделать, не хватило. Истребитель меня опередил.

Очередной ливень трасс накрыл машину. Она мгновенно, словно переламываясь пополам, резко задрала нос и пошла на петлю Нестерова. Ноги не чувствуют усилия на педалях. Не могу понять, что с ней происходит. Высота облачности 350 метров. Пытаюсь прекратить кабрирование. Двумя руками отжимаю ручку управления, но сил не хватает. Полностью отдаю триммер руля высоты на пикирование, но и это не помогает. Упираюсь в ручку обеими коленками и даже подбородком – все напрасно. До нижнего края облаков остаются считаные метры, вот-вот нырну в них, а этого допустить нельзя. В облаках я наверняка потеряю пространственное положение и самолет не выведу. Это гибель экипажа. Резко убираю газ. У самых облаков машина, замерев на какое-то мгновение, резко сваливается на крыло и переходит в пикирование. Вижу под собой большое круглое озеро. С большой скоростью несусь прямо в его центр. Понимаю, что жить осталось какие-то секунды. Выброситься с парашютом не успею. Хотелось крикнуть: «Эх, помирать – так с музыкой!» А может быть, и крикнул, сейчас уже не помню.