Летальный исход

Солнце уже жгло нещадно. Еще немного и, поднявшись в зенит, оно растечется по небу раскаленной ртутью, убивающей своим жаром все живое.

Стоило остановить машину, как к телу сразу же прилип изнуряющий зной.  Черная «баранка» уазика моментально впитала жар, и его горячие иголки принялись покалывать ладони.

Максимов на секунду замер, уставившись на дымку пыли, оседающую на перегретый капот «уазика».  На душе камнем лежало предчувствие чего-то безысходного и необратимого, словно под лопатку вошел шальной осколок: хлоп — и все в прошлом, а что впереди, черт его знает, но точно — ничего хорошего. На гнет усталости списать было нельзя, Максимов уже научился их отличать. Сейчас было именно оно — чувство сжимающегося кольца, не продохнуть, не вырваться.

Максимов покосился на сидевшего рядом майора Трофимова, для всей группы — просто Батя. Судя по мрачному виду, мысли у Бати были те же.

— Не раньше и не позже,  — проворчал Трофимов вслух.

— Бать, прорвемся, — попробовал подбодрить его Максимов.

— Жопу бы при этом не порвать, — вяло и явно не в его адрес огрызнулся Трофимов.

По периметру площади стояли грузовики. Немецкие «ЭФки» и советкий «шестьдесят шестые». Установленные на крыше кабин пулеметы стволами смотрели вверх по перекресткам. Над крышей двухэтажного здания вяло трепыхался выцветший ангольский флаг. Из распахнутых дверей, когда-то выкрашенных голубой краской, доносились возбужденные визгливые голоса. Из здания то и дело показывались люди с ящиками, грохали их в кузов и с сонмы видом отправлялись за новым грузом. От спешной погрузки, отрывистым истеричным выкрикам, взбитой пыли все вокруг наполнилось предгрозовой тяжестью.

В администрации спорили, на улице, залитой солнечной патокой, безразлично ждали, когда власть начнет командовать. Взвод «афан»* в полном составе залег в тени, как стая бродячих собак на солнцепеке. Негры в сонном полуобмороке, с легким недоумением поглядывали на двух белых, жарящихся в своем открытом «уазике».

Со всех сторон, как тараканы на корку хлеба, к машине потянулись чернявый дети. Одеты кто во что, многие вообще голые. Дети тоже, похоже, почувствовали грозящие перемены. Раньше бы  налетели и облепили, как слепни быка, сейчас подходили с опаской, настороженно сверкая черными глазами.

— Ю, уан бырр!* — выкрикнул самый крепкий, к которому липли бесенята помельче.

— Батя, с нас мзду требуют, — перевел Максимов

——————-

* — денежная единица Эфиопии, дословно, по-Ильфу и Петрову: «Дядь, дай десять копеек!»