Летальный исход

У нее было британское произношение, отчетливо проступающее через недавно приобретенную бруклинскую гнусавость. Этого он сразу не заметил. Или просто не отложилось в памяти.

«Ладно, у нас еще будет время узнать друг друга поближе», — решил он, встав с дивана.

Он, не торопясь, непринужденной поступью хозяина двигался по студии, демонстрируя  размеры и качество помещения.

Пентхауз, с балкона которого распахивался вид на Центральный парк, был  убийственным аргументом. Стоило любой самке переступить порог, как ножки у нее подкашивались сами собой, а тело требовало принять горизонтальное положение. Благо мест для этого было в избытке.

Музыкальный центр в стиле хай-энд был последним аккордом, крещендо его симфонии приманивания самки, мощным, как рев оленя-секача. Полированное черное дерево, холодный хром, золотые дужки проводов и  оранжевые огоньки радиоламп  действовали гипотизирующе. Калькулятор в женской головке давал сбой при попытке вычислить примерную стоимость этого космического вида агрегата.

На верхней полке стойки с виниловыми пластинками лежал конверт «DHL». Он разорвал плотную бумагу. Достал кассету. Наскоро прочитал сопроводительную записку.

«Черт, если бы я вскрыл конверт раньше, ни за что бы не поперся на эту дурацкую вечеринку. Это все равно, что поменять ужин в ресторане на биг-мак из придорожной забегаловки».

Николас оглянулся. В круге света, высекавшем диван и столик из окружавшего полумрака, мерцали искорки на черном, обтягивающем платье девушки.

За короткое время их знакомства она еще не допустила ни одного прокола. Но сомнения все же оставались

«А что, если совместить два соблазна? Возможно ли вообще это — мир между  телом и духом? Ни в аскезе, а в праздности?» — спросил себя он.

— Дорогая, попробуй угадать, что это.

Жужжа, узкая щель поглотила кассету. Мощные лампы времен зари радиоэлектроники, мигнув, увеличили накал раскаленных спиралей.

Из по-дизайнерски вычурных колонок ударили первые аккорды.

Девушка вскинула голову. Машинально провела пальцами по лбу, сдвинув упавшую челку.

— Прелюдия к «Гибели богов».

Николас нервно крякнул. Чего-чего, а этого он не ожидал.

— Я из Петербурга. Из России, — добавила она, как-будто  это должно было все объяснить.

— Так ты русская? — машинально спросил он, лишь было чем заполнить неловкую паузу между своими репликами.

«Черт, совсем как актер, забывший текст, — с раздражением подумал он. — Теперь ясно, откуда у нее такие высокие скулы. Я-то думал, есть толика индейской крови. Русские… Там же монголы прошлись, если не ошибаюсь».

— Для вас все мы — русские, — с ноткой усталости произнесла она. — Как вы для нас — американцы.

— Тебя что-то не устраивает в таком определении?

— Пренебрежение к деталям.

Он едва сдержался, чтобы бы не вернуться к ней. Неожиданно проснулся зуд исследователя, захотелось тщательно препарировать столь интересный экземпляр.

Однажды через балконную дверь пентхауза ветром занесло бабочку. Мохнатый, иссиня-черный махаон долго не давал себя поймать. Охота на бабочку едва не стола жизни музыкальному центру. Но он изловчился и набросил на бабочку полотенце. Потом долго следил, как она умирает в парах эфира, и гадал, каким ветром занесло ее на Манхэттен. Наиболее вероятной версией было то, что она вырвалась из плена какой-то лавки, торгующей тропической экзотикой. Но хотелось верить, что ее принес мощный шквал, пронесшийся от Кариб до Флориды, а дальше… Он фантазировал, пока бабочка не умерла. Тогда он осторожно расправил ей крылья, насадил на иголку и поместил в плоский стеклянный саркофаг над своим рабочим столом.

Девушка сейчас напомнила ему ту бабочку. Бог знает, каким злым ветром перенесенную через Атлантику. Он вовсе не собирался отдавать ей больше времени, чем она заслуживала. Короткое, на одну ночь, знакомство не перерастет в нечто большее. Он решил ограничиться одной встречей. Хотя, иметь такой  выдающийся экземпляр в постоянном пользовании было весьма соблазнительно.

Он встал так, чтобы отсвет от накалившихся спиралек в лампах под самым выигрышным углом падал на глаза.

— Прислал мой агент в Европе. У меня лучшая в Нью-Йорке коллекция граммофонных пластинок прошлого века. Это одна из первых пластинок симфонического оркестра Венской оперы. Представь, кто мог слышать эту же музыку в таком же исполнении!

Девушка, катая в пальцах трубочку из двадцатидолларовой бумажки, улыбнулась ему.

— Многие. Но ты, Ник, наверное, имеешь в виду Гитлера.

— Почему так решила?

— Интонация подсказала.

В ее улыбке было что-то материнско- покровительственное.

Он  нервно дернул уголком губ, решил переключиться с созерцания на слуховые впечатления.

Хай-эндовские усилительные контуры тщательно воспроизводили каждый шум, записанный на пленку. Воздух шуршал от  звучания старой граммофонной записи.

Николас слушал, закрыв глаза, вбирая в себя тревожные вибрации оркестра.

Неожиданно поток вагнеровских аккордов разорвал скрежет.

Николас вздрогнул.

Скрежет оборвался. Куда-то исчезло милое слуху потрескивание, пошла совершенно чистая запись.