Летать или бояться

В этот момент самолет дернулся, как испуганный пони, и верхний мешок соскользнул, открыв тело девочки от силы лет восьми-девяти, наполовину высунувшееся из своего мешка, свернувшееся, как человек-змея, и втиснутое в угол. На ее животе виднелись колотые раны от штыка, но он снова вспух, а скрюченные ноги и руки раздулись, как толстые древесные сучья. Слой кожи, содержащий пигмент, облез повсюду, кроме лица, которое осталось чистым и невинным, как у небесного херувима.

Именно это лицо сразило Хедли и заставило сжаться мое сердце. Нежное детское лицо.

Моя рука до боли впилась в край гроба, так что костяшки на ней побелели, но я не посмел ее убрать. Ком встал у меня в горле, и я попытался его сглотнуть.

Одинокая муха, жирная и блестящая, выползла из мешка и лениво полетела к Хедли. Он медленно встал и словно бы приготовился отразить удар, наблюдая, как она поднимается и неуклюже прокладывает себе путь в воздухе. Потом резко отступил, взмахнул руками, хлопнул ладошами – я услышал шлепок и подавился рвотным позывом.

Когда я встал, в висках у меня стучало и ноги были ватными. Я ухватился за ближайший гроб, в горле появился тухлый привкус.

– Закрой его, – произнес Хедли так, словно рот у него был чем-то набит. – Закрой его.

Руки у меня были как резиновые. Собравшись с духом, я поднял ногу и толкнул ею крышку. Она грохнула, словно разрыв артиллерийского снаряда. У меня заложило уши, как бывает при быстром снижении.

Хедли уперся руками в бедра, опустил голову и стал глубоко дышать ртом.

– Господи Иисусе, – прохрипел он.

Я заметил какое-то движение. Пембри стояла позади нас, на ее лице застыло выражение крайнего отвращения.

– Что… это… за… запах?

– Все в порядке. – Я сообразил, что одна рука у меня свободна, и попытался сделать небрежный жест. – Мы обнаружили проблему. Хотя пришлось открыть один гроб. Возвращайтесь на место.

Обхватив себя руками, Пембри пошла к креслу.

Сделав еще несколько глубоких вдохов, я понял, что запах развеялся достаточно, чтобы можно было снова приступить к делу.

– Мы должны его закрепить, – сказал я Хедли.

Он оторвал взгляд от пола, и я заметил, что его глаза превратились в узкие щелки, руки сжаты в кулаки, а широкий торс грозно напряжен. В уголке одного глаза блеснула влага. Он ничего не ответил.

Как только я защелкнул зажимы, гроб снова превратился в груз. Напрягшись, мы поставили его на место. Через несколько минут и другие гробы были уложены в штабель, закреплены стропами и затянуты грузовой сеткой.

Хедли подождал, пока я закончу, потом подошел ко мне.

– Я скажу капитану, что ты решил проблему и можно снова набирать скорость.

Я кивнул.

– И еще одно: увидишь ту муху – убей ее.

– А разве вы не…

– Нет.

Я не знал, что еще сказать, поэтому сказал лишь:

– Слушаюсь, сэр.

Пембри полулежала в своем кресле, запрокинув голову и притворяясь спящей. Эрнандес сидел прямо, его веки были чуть прикрыты. Он жестом подозвал меня, я наклонился к нему, и он спросил:

– Вы выпустили их поиграть?

Я ничего не ответил. Сердце у меня щемило так же, как бывало в детстве, когда кончалось лето.

Когда мы приземлились в Довере, похоронная команда в полной парадной форме вынесла из самолета все гробы, отдавая должные почести каждому покойному. Рассказывали, что по мере того как доставляли остальные трупы, формальности сворачивали, и в конце самолеты встречал уже только военный капеллан. К концу недели я снова был в Панаме и набивал желудок индейкой, запивая ее дешевым ромом. Потом мы полетели на Маршалловы острова с грузом провианта для тамошней базы управляемых ракет. У командования военно-воздушных сил нет недостатка в грузах.

Артур Конан Дойл Ужас в небе