Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Девятаев, Кривоногов и Сердюков возили грунт от края леса до разбросанных по летному полю воронок. Каждый раз, толкая перед собой тяжелую одноколесную тачку, Михаил внимательно осматривал стоянки с суетившимся вокруг самолетов техническим составом.

Вся техника, размещенная на военном аэродроме, делилась на два типа: бомбардировщики и истребители. Штурмовиков, разведчиков и транспортных самолетов здесь не было. Изредка из Берлина прилетал связной самолет «Шторх», но задерживался он здесь недолго. Два звена «мессеров» и «фоккеров» поочередно заступали на дежурство и находились в готовности № 1. Это означало, что истребители стояли с заправленными баками и с полными боекомплектами; пилоты дежурили в кабинах, готовые в любую минуту взлететь навстречу эскадрам британских бомбардировщиков. Имелись на стоянках и другие самолеты – бомбардировщики «Хейнкель He 111» и «Юнкерс Ju 88». Несколько этих больших двухмоторных машин использовались для испытаний ракет «Фау». Внутри их фюзеляжей была установлена сложная телеметрическая аппаратура, позволявшая следить за поведением ракет после запуска.

На некотором отдалении от истребителей стоял новенький «Хейнкель» с вычурным вензелем на фюзеляже в виде двух сплетенных букв «G» и «A», что обозначало «Gustav Anton». Летал на этом самолете опытный пилот – тридцатитрехлетний Карл-Хайнц Грауденц. Этот прославленный немецкий ас служил в секретном центре «Пенемюнде» комендантом авиационного гарнизона. Он отвечал за четкую работу всех аэродромных служб и лично принимал участие в летных испытаниях «Фау». Также Грауденц занимался подготовкой молодых пилотов, выполняя с ними учебно-тренировочные полеты на «Густаве Антоне». С лета 1944 года «Густав» использовался для воздушных пусков крылатых ракет «Фау-1». Однако чуть позже из-за больших потерь и низкой эффективности от данной идеи отказались, и с тех пор самолет поднимался в небо в качестве учебного.

Для успешного побега с острова группе Девятаева требовался именно бомбардировщик. Истребители были слишком малы даже для того, чтобы разместить в любом из них костяк группы из четырех заключенных. Да и постоянно дежурившие в кабинах пилоты наверняка не позволили бы осуществить этот дерзкий план. Поэтому Михаил высматривал подходящий двухмоторный самолет.

– Везде копошатся, – прокряхтел Кривоногов. Его тачка поскрипывала колесом чуть позади. – До обеда ничего не выйдет.

– А я до обеда и не рыпаюсь, – признался Девятаев. – Вот в полдень склянки пробьют, тогда…

Ровно в полдень дежурный унтер-офицер подавал долгожданный сигнал – трижды ударял молотком по висящему возле аэродромной столовой куску рельса. Звон от ударов разносился ветром по самым дальним уголкам острова, и педантичные немцы, прервав работы, отправлялись на обед.

На этот перерыв Девятаев и рассчитывал.

* * *

Часов никто из заключенных не имел, поэтому, работая на аэродроме, они всегда ориентировались по звуковым сигналам дежурного унтера или по командам охранников.

Наконец три звонких удара оповестили о начале обеденного перерыва. Для немецких младших чинов и офицеров прием пищи всегда оставался делом радостным и первостепенным. Техники, механики, водители автомобилей и прочие спецы из наземной обслуги, заслышав сигнал, тут же прекращали работу и торопливо шагали в сторону столовой. Дежурные летчики также дружно откидывали граненые фонари, ловко выбирались из тесных кабин и топали в летный зал большой столовой.

Работу в этот день бригада заключенных организовала так, чтобы к обеду закончить ее у нужного капонира. Получилось.

Стали готовиться к приему пищи. Военнопленных, разумеется, в местную столовую не пускали. К шлагбауму главной дороги, ведущей на аэродром, из лагеря подъезжал грузовик. Прямо в его кузове парочка заключенных разливала из бидонов по котелкам жидкую баланду. К автомобилю выстраивалась очередь из представителей работавших на летном поле бригад. Нагрузившись котелками, ложками и буханками так называемого хлеба, они торопились к голодным товарищам.

В ожидании своих гонцов заключенные из бригады Соколова разожгли между двумя соседними капонирами костерок. Вообще-то на территории военного аэродрома разводить открытый огонь запрещалось, но вахтманы смотрели на данное нарушение сквозь пальцы, так как невкусную баланду доставляли на аэродром холодной, и есть ее в таком виде было практически невозможно. К тому же после обеда промерзшие на пронизывающем ветру ополченцы оставались у догоравших костерков, чтобы погреться и перекусить.

С кормежкой им приходилось хуже всех, ведь покидать подопечные бригады они не имели права. Да, с острова Узедом еще никто из заключенных не сбежал, и даже не было зафиксировано ни одной попытки побега. Тем не менее немецкие уставы охранной службы либеральностью не отличались, а в военное время за их нарушение могли и расстрелять. Поэтому ополченцы запасались на весь день хлебом, галетами и кусками того, что им перепадало в солдатской столовой Пенемюнде.