Летчик испытатель

Я потянулся было к управлению, но потом раздумал. Когда Джонни вышел из штопора, я велел ему итти на посадку.

Он вылез из самолета, и лицо у него было длинное, как кочерга. Он не мог даже говорить, так много значил для него этот экзамен. Я помолчал немного, потом сделал сердитое лицо, резко сказал: — Ну-с… — и переждал немного. Бедный мальчик готовился к самому худшему. Это было написано у него на лице.

— Ну-с, — продолжал я, — экзамен вы сдали, — и я широко улыбнулся ему.

Он разинул рот.

— Но… но ведь я… — выговорил он с усилием, — но ведь я перешел из крутого виража в штопор!

— Знаю, — сказал я. — Но вы и выравнялись. И хорошо выравнялись. Вы прекратили штопор и вышли из пике гладко и чисто, с минимальной потерей высоты и не разбив самолета. Это было проделано безупречно и дало мне лучшее представление о том, как вы летаете, чем весь остальной экзамен, хотя я после первых же трех минут понял, что летать вы умеете.

Я в жизни еще не видел ни у кого такой сияющей улыбки.

Теперь Джонни водит самолеты через Анды в Южной Америке, на линиях компании Пан-Америкен Грэйс.

Как ни назови…

Несколько лет назад я доставил на одно ранчо в Мексике самолет для Джо и Алисии Брукс Мне предстояло вернуться на их старом самолете. Ранчо находилось милях в восьмидесяти от границы, за Орлиным проходом. Бруксы решили лететь в Нью-Йорк вместе со мной, звеном. Крейсерская скорость у обоих самолетов была примерно одинаковая. В одном летели Алисия и я. В другом — Джо Брукс и Саттер, механик.

Погода в день старта была неважная. Тяжелые серые тучи заходили с северо-востока. Получить метеорологическую сводку мы могли не ближе, чем в Орлином проходе. Восемьдесят миль предстояло лететь на-авось.

Джо летел впереди, и сначала все шло отлично, но чем ближе к Орлиному проходу, тем погода становилась хуже. Мы летели над какой-то железнодорожной веткой, чуть не задевая за верхушки деревьев, и вдруг уткнулись в плотную стену тумана. Самолет Джо словно растаял в нем. Я сунулся было за ним, но сейчас же повернул обратно: нельзя было допустить, чтобы два самолета вслепую кружили в тумане. Слишком легко столкнуться. Я выбрал открытое место среди кактусовых зарослей и сел. Ничего не оставалось, как только ждать. Если Джо выйдет из тумана, он появится над железной дорогой, и мы его, увидим. Прошло десять тревожных минут. Мы услышали шум мотора. Это был Джо. Он сделал круг и сел рядом с нами.

И тут самолеты окружила целая толпа разгневанных громкоголосых мексиканцев. Их было не меньше сотни. Повидимому, мы им не нравились, но почему — мы никак не могли разобрать. Никто из нас не говорил по-испански. Наконец, из толпы вышел человек, по виду чиновник, с целым ассортиментом медных медалей на груди. Он знаками дал нам понять, что желает видеть наши паспорта. Мы никак не могли их найти. Атмосфера сгущалась. В мыслях мы уже готовились провести ближайшие дни в кишащей блохами мексиканской тюрьме.

И тут я вспомнил, что одно испанское слово я знаю. Почему не пустить его в ход, подумал я, а там видно будет, что получится. «Cerveza», — скомандовал я. Мексиканцы явно удивились. «Cerveza», — повторил я строго. Мексиканцы захохотали.[6]

Не успели мы опомниться, как уже сидели в мексиканском баре и пили пиво с целой компанией новоявленных друзей. Cerveza — значит по-испански пиво.

«Да, сэр»

Наш «Кэртис DN» ударился о землю колесами и рискованно подскочил. Мой инструктор, сидевший в передней кабине, схватил управление, энергично дал газ и посадил машину как следует. Дело происходило на маленьком учебном аэродроме близ Брукса, в Тексасе.

Инструктор повернулся ко мне.

— Чорт побери, Коллинз, — сказал он, — не врезайтесь вы колесами в землю. Выправляйте машину футах в шести от земли и ждите, пока она не начнет оседать. Тогда освобождайте ручку. Когда почувствуете, что самолет уходит из-под вас вниз, тяните ручку до отказа прямо себе в живот, и самолет отлично сядет. Ну-ка, попробуйте еще раз.

— Да, сэр.

Я поднялся, опять пошел на посадку, ударился колесами о землю и подскочил. Инструктор выравнял машину.

— Не так, Коллинз, не так, — кипятился он. — Шесть футов. Смотрите, я покажу вам, что такое шесть футов.

Он поднялся в воздух, пролетел над полями, потом вернулся к аэродрому и сел.

— Ну, теперь вам понятно, что такое шесть футов? — крикнул он мне.

— Да, сэр, — солгал я. Я не решался сказать ему, что плохо вижу землю. Он мог послать меня в госпиталь к окулисту. И если в моем зрении обнаружится какой-нибудь незначительный дефект, который проглядели на первом осмотре, меня уволят из школы.

— Ну, в таком случае попробуйте еще раз и давайте мне приличную посадку, — сказал инструктор.

— Да, сэр.

На этот раз я выправил самолет слишком высоко. Инструктор выхватил у меня управление и предотвратил катастрофу.

— Чорт побери, Коллинз, — закричал он, когда самолет остановился, — не врезайтесь вы в землю колесами. И не выправляйте машину на высоте телеграфных проводов. Выравнивайтесь в шести футах от земли. Потом дайте ей осесть. А ну-ка, попробуйте еще раз!

— Да, сэр.