Летчик Мишка Волдырь

Ребята, на этот раз и мальчики и девочки вместе, — сидят у костра, и дядя Сережа рассказывает им о том, как ему случилось однажды попасться в медвежий капкан. Оставим их у костра и посмотрим, что делает в Туапсе курносый московский оголец.

В прибрежном морском песке живут червячки — бокоплавки, похожие на наших мокриц. Когда они подохнут и подгниют, они начинают светиться ярким голубым светом. Так, теперь, — каждая волна, выбегая на берег, оставляла на песке ожерелья немигающих огоньков. Ночь была темной, и потому весело и ярко светились в воде голубые искорки. Ласковые волны играли огоньками, перебрасывали их из стороны в сторону, то выносили их на сушу, то увлекали их вглубь. Огонек, уходя в глубину, бледнел и таял.

Рыбаки тащили из воды сети. До сетей было еще далеко, пока только мокрая черная веревка вытягивалась из темноты. Сеть тащили с двух концов, но людей у второго конца не было видно. Здесь же, около Кочерыжки, работало семь человек. Каждый из них, подойдя к самой воде, обвивал лямкой веревку сети, откидывался назад и, влегая поясницею в лямку, как лошадь влегает в хомут, медленно, по щиколотку увязая в песке, отступал назад, — шаг за шагом, покуда не приходил ему черед снова перехватывать веревку впереди товарищей.

Кочерыжка сидел у корзин с перемётами и насаживал мелкую рыбешку — феринку — на бесконечный ряд крючков, привязанных к длинной, смоленой веревке. Крючок сразу впивался в наживку, и упругий перемёт ровными кольцами ложился в пустую корзину.

Высокого роста, с плечами в косую сажень, крепко влегал в лямку статный парень и, перебирая струны балалайки, пел:

Ты скажи, моя дочка,
в кого ты влюблена…

И коренастая рыбачка, Маруська, которая, высоко подоткнувши подол, шагала вровень с дюжими хлопцами, туже натягивала лямку и подхватывала:

Я скажу тебе, мама,
в кого я влюблена…

Голубые фонарики в воде играли в ловитки и в пряталки, а Кочерыжка наживлял крючок за крючком, насаживал рыбку за рыбкой, и ровные кольца перемета заполняли корзину.

Люди с того конца подошли ближе, из воды потянулась черная паутина сети. Большой краб, растопырив лапы, бочком перебежал через край сети и плюхнулся в воду.

Люди стоят уже тесно, друг около дружки. Часть вошла в воду. Кочерыжка вскочил помогать.

Поднялся шум и плеск. В сети — трепыханье, как будто в бочке ожили и запрыгали. сельди. Это бросается скумбрия, — извивается, переливается серебром. В сети уже не вода, а прыгающий серебряный студень.

Но вот студень отяжелел, сеть выволокли из воды и стали насыпать рыбу в корзины. Скумбрия, бычки, случайная тяжелая камбала, похожая на сверкающую змею саргань, игла-рыба, чудные морские коньки, запутавшиеся в тине, барабулька, как будто облитая кровью, — чего здесь нет?

Поздно засыпает Кочерыжка под перевернутой вверх дном лодкой, накрывшись верным своим пиджаком. И скоро солнце, точно умытое, подымается из-за моря, обливая золотом берег и перетрясая в воде блестящие жаром червонцы.

Мишка Волдырь только что кончил таскать воду из ручья на кухню, когда к нему подбежала Нюшка Созырева.

— Мишка, а, Мишка, тебя тот мальчик зовет.

— Какой?

— Что с нами в поезде ехал.

— Кочерыжка! Где?

— Там на шоссе, у мостика.

Мишка пустился бежать по аллее.

Кочерыжка, бледный и запыленный, сидел на мостике и дожидался товарища. Когда он увидал Мишку, его лицо засияло: он крепко стосковался за две недели, прожитых в чужом городе, где у него не было ни знакомого лица, ни знакомой берлоги.

Друзья хлопнули друг друга по рукам.

— Есть хочешь?

— Еще как!

Мишка сбегал на балкон, пошарил в ящиках обеденных столов и вернулся на шоссе с целою грудою огрызков. У него было даже два куска сахара.

Ванька был очень голоден. Он ел долго, пока не устали челюсти, и все молчал.

После сухого хлеба захотелось пить, и мальчики спустились вниз, к ручью. Здесь, в тени, под кустом желтодревки, Кочерыжка стал рассказывать, как прожил две недели в Туапсе.

— Чудной город, — рассказывал парнишка, — совсем куцый город. Из конца в конец — полчаса ходу. И куда ни глянешь — всюду греки. Хитрый народ. В самый жар сидят на припеке, в шашки играют. Буржуев — тьма, все на курорт лечиться понаехали. Только подавать — не подают. Хорошо, шибзик один научил, где бамбуковые палки срезать.

— На что?

— Для гулянья покупают. По пятаку дают. Только ходить за семь верст, я не стал.

— А с чего жил?

— Я, было, у рыбаков устроился, помогать. Только тамошние ребята обиделись. Ты, говорят, нездешний, только зря у нас хлеб отбиваешь. Измутузили меня здорово. Уж и мутили! Три дня только я там пробыл. Потом к пастухам ушел. По огородам лазил, — огурцов очень много здесь.

Кочерыжка помолчал.

— Мне очень тут нравится. Главное— тепло. Я как будто и покрепче стал. Я теперь каждый год на курорт приезжать буду. А в море-то как хорошо купаться! Я на нашу Москва-реку и не посмотрю теперь. Мы, знаешь как, — мы с набережной, с мола — бух головой вниз. Две сажени.

— Неужто и ты прыгал?

— А что ж?