Цыганков медленно шел по городу. Ему никуда не хотелось спешить. На одном перекрестке его обогнала молодая женщина, толкавшая впереди себя детскую коляску. Григорий с добрым вниманием посмотрел ей вслед, собственно, не ей, а детской коляске, в которой спал закутанный в красное одеяльце ребенок. «Надо такую же купить для нашего», — решил он. Раньше он равнодушно проходил мимо витрины детского магазина, теперь она привлекла его внимание. Он остановился перед ней и, облокотясь о железные перила, долго рассматривал предметы, выставленные за стеклом. Глаза его перебегали с одной игрушки на другую, и все, абсолютно все нравилось в этот день Григорию: и пестрая матрешка с морковным румянцем на щеках, с широкой, щедро, до ушей намалеванной улыбкой, и целлулоидовые куколки, и кубики с азбукой, и маленькая железная дорога с жестяным паровозом, и громадный конь-качалка, такой удобный для сына — пусть он только подрастет. Григорий прикидывал, что он купит, заранее представляя, как отведет целый угол в комнате для игрушек ребенку.
Он вернулся на аэродром, когда рабочий день подходил к концу. Проходя по коридору и услыхав в кабинете у командира полка громкие голоса, он толкнул дверь. Мочалов, стоявший у карты, радостно закричал.
— Капитан Цыганков появился. Можно начинать.
За длинным столом сидели несколько офицеров. Ефимков сосредоточенно смотрел на карту, морща загорелый лоб. Комэск Арамашвили, черноглазый, горбоносый майор, сидел, резко выпрямившись, кряжистый коренастый Андронников задумчиво смотрел в окно на аэродром. Инженер полка Скоробогатов листал потертую тетрадь, в которую ежедневно заносил записи о всевозможных мелких работах на самолетах. Чуть поодаль устроился начштаба капитан Струнников.
— Итак, товарищи офицеры, — заговорил Сергей после того, как Григорий присел в конце стола, — небольшое служебное совещание считаю открытым. Полчаса назад у меня состоялся разговор с полковником Шиханским. Он передал важную новость. Во-первых, инспектор генерал-лейтенант авиации Олешев объявил всему летно-техническому составу нашего полка благодарность за действия на учениях. Во-вторых, как передовой полк, нас посылают для участия в воздушном параде на Тушинском аэродроме в день воздушного флота.
— Здорово! — воскликнул Ефимков.
Мочалов сделал ему знак рукой, чтобы помолчал, и продолжал:
— Задача на нас возложена почетная, товарищи офицеры, но сроки даны жесткие. На подготовку к перелету отводится всего два дня. В пятницу вылетаем всем полком на подмосковный аэродром и там будем тренироваться к параду. Как, инженер, успеем машины просмотреть, а?
— Трудновато, товарищ командир, но приказ выполним, — приподнялся Скоробогатов.
— Иного ответа от вас и не ожидал. — Мочалов серьезно посмотрел на Андронникова и Арамашвили. — Что скажут товарищи комэски? Хватит ли им этого времени?
— Хватит, — пылко ответил Арамашвили, — если я объявлю летчикам, какая им выпала честь, у них силы утроятся.
— Подготовимся, — присоединился и Андронников.
— Меня ваш оптимизм радует, — заключил Мочалов. — Значит, за дело. — Сергей Степанович посмотрел на Цыганкова, лицо которого одновременно отражало и радость и огорчение. — Замполита мне жаль. Улетит, а жена в родильном доме. Может, поговорить с командованием, чтобы вас оставили по семейным обстоятельствам, а?
— Ни в коем случае, — решительно возразил Григорий, — мое место в боевом порядке полка, товарищ командир. С женой я до отъезда повидаюсь. Любыми правдами и неправдами прорвусь на сынишку взглянуть. А на торжественный ужин по случаю рождения сына позову, товарищи офицеры, как только с парада прилетим.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Подмосковный аэродром, на который прилетел полк реактивных истребителей Сергея Мочалова, с трех сторон был окружен лесом. Лес был редким. Пролетая над ним, можно было увидеть десятки просек и тропок. У опушки лепились легкие коричневые дощатые домики под железными крышами, во дворах пестрело развешанное белье, расхаживали гуси и куры, собаки и кошки грелись на июльском солнце. С четвертой, северной стороны за аэродромом пролегало широкое московское шоссе, всегда заполненное автомашинами. На расстоянии километра от аэродрома начинался дачный поселок, постепенно переходивший в небольшой городок. На окраине городка, в гарнизонной гостинице, разместился личный состав полка.
Дни стояли ясные, солнечные. Готовясь к параду, Мочалов ежедневно проводил полеты. На время были забыты и воздушные бои, и перехваты «противника», и стрельбы по конусу. Один вид подготовки сделался для летчиков наиболее важным, вытеснив все остальные, — групповая слетанность. Под руководством Цыганкова Сеничкин и Железкин изготовили большой плакат и установили его на линейке. Огромными красными буквами на белой материи было написано:
«Отличная групповая слетанность — основа успеха в боевой подготовке».