Летчики

В июне они поженились. Сергей перебрался в квартиру Ольги Софроновны, «в зятья», как шутливо объявил он старушке. Вместе с Ниной они затолкали один на шкаф, другой под кровать кожаные чемоданы Мочалова, вмещавшие все его нехитрое холостяцкое имущество. В Москве Сергею приходилось бывать по-прежнему редко, только часть субботы и воскресенье они проводили вместе. Нина уже начинала готовиться к дипломной работе. Сергей заканчивал академию и много занимался перед выпускными экзаменами. В декабре он получил звание майора и назначение в Энск, а после Нового года Нина в один из вечеров провожала мужа. Стоя на широком перроне, раскрасневшаяся от холода и волнения, говорила она последнее напутствие:

— Пиши почаще, Сереженька, расскажи, какой он, этот Энск, чтобы я знала, куда мне ехать, к чему быть готовой…

Не стыдясь посторонних, он держал Нину за плечи и улыбался одними глазами.

— Еще какие будут наказы? Молодой жене положено перед разлукой спрашивать мужа: «будешь ли верным», а мужу — жену…

— Ой, ой, как не стыдно, — смеялась она. — Разве ты способен забыть или обмануть? Ты же весь светлый, Сережа, у тебя каждая мысль в глазах…

Мочалов крепко обнял ее.

…Прозвучал короткий гудок паровоза.

Скрипели колеса, бежал за вагоном перрон, бежала рядом с вагоном Нина, стараясь подольше не отстать от него, и лицо ее было ласковое, доверчивое, изумленное, словно не верила еще, что Сергей уезжает далеко, надолго…

Мочалов бережно сложил прочитанные письма. «Нет, я счастливый!» Подошел к окну и на секунду прислонился горячим лбом к холодному стеклу…

Подполковник Оботов неторопливо прохаживался по учебному классу — от широкого окна, в квадрате которого розовело утреннее солнце, до двери. Только что закончилось двухчасовое теоретическое собеседование по диалектическому материализму, и офицеры разошлись. Один капитан Ефимков остался в классе. Он сидел за самым первым столом, насупив брови, смотрел на черную грифельную доску.

Подперев широкой ладонью крутой подбородок, Ефимков молчал, напряженно ожидая, когда заговорит Оботов. И надо же такому случиться: целый месяц готовились офицеры к этому собеседованию, а он не прочитал ни одной из рекомендованных книг, не заглянул ни в один из первоисточников. Он думал отмолчаться, но пришлось выступать. Ефимков заговорил о переходе количественных изменений в качественные, о том, как этот закон проявляется в развитии общества. Все, что было ему известно, он изложил в двух-трех сбивчивых фразах, а потом замолчал и ничего не мог прибавить. Ответ получился куцым, поверхностным. Ясно, что замполит за такую подготовку к собеседованию не похвалит. Оботов подошел к скамье и остановился, внимательно заглянул в глаза капитана.

— Не ожидал, — сказал он со вздохом. — Честное слово, не ожидал.

Замполит замолчал и потом продолжал еще тише:

— Кузьма Петрович, какую литературу вы прочитали перед семинаром по теме? Только по-честному.

— Брошюру о диалектическом материализме.

— Всего-навсего?

— Да.

— Для вас этого мало, Кузьма Петрович, — мягко продолжал замполит, и чем мягче он говорил, тем тревожнее становилось на душе у капитана. — Я недоволен вашим сегодняшним ответом.

Кузьма Петрович нахмурился.

— Разве я отвечал с ошибками?

— Нет, без них, — проговорил замполит, — но слишком поверхностно. Мелкая пахота, Кузьма Петрович.

— Значит, я на глубокую не способен, — заявил Ефимков.

— А кто вам дал на это право? — вдруг строже заговорил Оботов, и глаза его потемнели. Под острой правой скулой нервно запрыгал мускул, голос зазвучал сухо, требовательно. — Кто вам дал право поверхностно изучать теорию нашей партии? Эта теория вела нас изведет на самые великие дела. Вас еще на свете не было, когда за дело коммунизма светлые люди шли на каторгу. Кандалами гремели! Да, да, и кандалами! — возвысил голос замполит. — На баррикадах гибли. А теория, которую вы ленитесь изучать, всегда указывала нам путь вперед. Вы были ребенком, когда строился Днепрогэс, Ростовский сельмаш, когда, не боясь пуль из кулацких обрезов, лучшие сыны нашей партии боролись за колхозы…

— Меня она тоже вела вперед всю Отечественную войну, — мрачно перебил Ефимков. Он вдруг вспомнил яркий весенний день на полевом аэродроме и себя, усталого, возвратившегося из пятого по счету за день боевого вылета. Под плоскостью истребителя начальник политотдела вручил ему партийный билет: «Смотрите, Ефимков, — говорил он так же вот строго, как сейчас замполит, — такую книжечку великий Ленин имел. Тот, кто носит ее, должен иметь ясную, чистую душу».

— В этом вы правы, — неожиданно успокоился замполит при последних словах капитана. — Вы дрались в войну честно, как и подобает коммунисту. Но без теории вам, советскому офицеру, не прожить… Задумайтесь над этим. Опасаюсь, как бы ваше отставание в теории не стало помехой в службе.

Кузьма молчал, опустив глаза, острым ногтем указательного пальца скоблил обложку тетради с конспектом.

— Подумайте, Ефимков, — еще раз повторил замполит.