Летчики

— Загвоздка! — протянул Пальчиков. — Сдается мне, старший лейтенант Цыганков не нашим звеном командует.

— Ты забываешь, что он еще и секретарь партийной организации, — спокойно напомнил Спицын, — в данном случае я выполняю поручение партбюро.

— А если я откажусь от твоей помощи, что сделаешь?

— Доложу партийному бюро.

— Загвоздка, — повторил Пальчиков и нехотя опустился на жесткое пилотское сиденье. — Ну уж ладно, давай. Только помни, я твою помощь принимаю как касторку.

— Это меня мало интересует, — по-прежнему спокойно ответил Спицын. — Кстати, касторка тоже иногда небесполезна.

— Не знал! — засмеялся Пальчиков. — Ну давай. Только боюсь, как бы у нас не получилось, как в анекдоте с попугаем-инструктором и обезьяной-летчиком. Знаешь такой анекдот, нет? Могу рассказать в двух словах. Готовил однажды инструктор-попугай к самостоятельному полету обезьяну. Вот летят они над аэродромам. Обезьяна в передней кабине, попугай в задней — инструкторской. Делают второй, третий, четвертый разворот. Идут на посадку. Попугай кричит обезьяне: «Выравнивай, выравнивай. Выравнивай. Ручку на себя!» Видит, что дело дрянь, обезьяна вот-вот разложит машину. Завопил тогда попугай: «Я пошел на второй круг, а ты как знаешь», — и вылетел из самолета на своих крыльях.

— Не бойся, — засмеялся Спицын, — я надеюсь, что ты у меня будешь более смышленым учеником, чем героиня твоего анекдота. — Спицын перешел на деловой тон, заговорил настолько уверенно, словно то, что им предлагалось, давно уже было принято и одобрено Пальчиковым. — Значит, тренируешься в расчете на посадку. Давай так. Будешь быстро рассказывать о своих действиях после четвертого разворота.

Через минуту из кабины доносился надтреснутый тенорок Пальчикова:

— Вывожу самолет из крена. Взгляд на лампочки шасси. Свет зеленый. Смотрю влево вперед на посадочную полоску, э-э… — Пальчиков замялся.

— Плохо, — оборвал его Спицын. — Ты потерял лишние секунды. Посадочное «Т» под самолетом, уходи на второй круг. Одним словом, все сначала.

— Ладно, — неохотно согласился Пальчиков.

Спицын внимательно прислушивался к словам летчика.

— Так, так, — одобрительно повторял он, — верно. Быстрее с выравниванием!

Пальчиков уже «отруливал» с бетонированной полосы.

— На сей раз получше, — заметил Спицын.

— А давай-ка еще! — азартно воскликнул Пальчиков, обрадованный похвалой. — Начинаем!

Спицын потер замерзшие уши и опять стал слушать отрывистый доклад товарища.

— Отлично! — весело воскликнул Борис, когда Пальчиков закончил. — Если бы ты, алтайская твоя душа, всегда так действовал, все бы в ажуре было!

— Да ну! — приподнялся Пальчиков, опираясь на ручку управления. — Ведь я так могу.

— Вот и действуй.

— И будет хорошо?

— Всегда.

— Даже здорово?

— Конечно.

— Ну, спасибо…

Они посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись.

— Кажется, и касторка помогает? — спросил Спицын.

Пальчиков протянул ему руку:

— Помогает, Борис. Не скрою…

На столе у Сергея Мочалова общая тетрадь в черной коленкоровой обложке. Возвратившись со службы домой, он часто раскрывает ее, прочитывает исписанные листы. Потом усталым движением руки разгладит густые пряди волос, потянется за ручкой и внесет новую запись о самом главном и самом волнующем, что произошло в его жизни за неделю.

Быстро бежит по бумаге перо, оставляя мелкую цепочку букв. Уютно горит под зеленым абажуром настольная лампа, отбрасывая на тетрадь легкие тени.

20 января 1950 года.

Вот уже около двух недель живу я в Энске, в этом маленьком глухом пограничном городке, которого нет на географических картах. Приехавшему сначала кажется, что жизнь здесь должна быть однообразной, скучной, но когда погружаешься с головой в летную учебу, видишь, какой высокий темп жизни у здешних солдат, сержантов и офицеров.

Я командир эскадрильи! Почетное, но трудное дело. Тысячу раз был прав старик Зернов. Да, трудно стать хорошим командиром. Мало быть хорошим летчиком, чтобы успешно командовать эскадрильей. Нужно знать психологию каждого воина, уметь к каждому найти подход.

Идут дни. Я придирчиво анализирую свои командирские задатки и часто говорю: спасибо тебе, академия. На самые трудные вопросы по аэродинамике, тактике, воздушной стрельбе я в состоянии подробно и квалифицированно ответить своим подчиненным.

Кажется, навел уставный порядок, подтянул работу техсостава. Но как этого мало, чтобы считать себя хорошим командиром! Если я увлекусь только организацией учебы и жизни по уставам, то, чего доброго, в глазах подчиненных превращусь в педантичного методиста. А мне бы хотелось стать таким командиром, каким, например, был для подчиненных Чапаев. Как он говорил про себя: «Я вам командир, но командир я только в строю. На воле я вам товарищ. Приходи ко мне в полночь, за полночь. Надо — так разбуди… Обедаю — садись со мной обедать, чай пью — и чай пить садись. Вот я какой командир!»

Если чувствуешь, что тебе подражают, что с тебя берут пример, что общение с тобой считают за честь, — ты хороший командир. Только добиться этого очень трудно.