Летчики

— Эпизодическая ошибка, товарищ генерал. Ни больше ни меньше, — возразил Земцов. — Когда я присматриваюсь к стилю работы майора Мочалова, у меня невольно возникает чувство гордости. Если бы каждый комэск был таким, как бы мы далеко ушли!

Зернов улыбнулся. Все же приятно слышать столько хорошего о летчике, которого знал еще юнцом, который когда-то так остро напомнил ему погибшего сына.

— Сдаюсь, сдаюсь! — воскликнул он. — Вера Харитоновна, идите сюда поскорее, мы вас не отпускали от себя надолго. Садитесь поближе. Вам предоставляется редкий случай убедиться, как ваш муж стоит перед начальством за своих подчиненных.

— Горой стою! — подхватил Земцов.

Генерал потянулся к графину с квасом, снова наполнил свой стакан.

— Твоя правда, Макарыч, — согласился он, отпив большой глоток, — подумаем о выдвижении на эту высокую должность майора Сергея Мочалова. А за сегодняшнюю ошибку, допущенную на разборе, ты его отчитай. Не имеет права способный комэск этак ошибаться в отношении к людям.

Галина Сергеевна поднималась по лестнице с туго набитым портфелем в руках. День у нее сегодня был напряженный: шесть уроков, педагогический совет, и она устала. На узкой площадке она остановилась перевести дыхание и удивилась: из квартиры доносились звуки вальса «На сопках Маньчжурии». Играл Кузьма. Галина Сергеевна хорошо знала — муж брался за аккордеон лишь в том случае, если у него что-нибудь не ладилось. Аккордеон ему подарил командир дивизии на фронте за удачный вылет, во время которого Кузьма со своей пятеркой рассеял над стратегической переправой три группы «юнкерсов», заставив их отбомбиться по своим войскам. С тех пор он выучил на аккордеоне только две вещи: «На сопках Маньчжурии» и «Выйду ль я на реченьку». Играл он неверно, страшно фальшивил, и не успевали окончательно растаять грустные, замедленные аккорды первой мелодии, как мехи моментально рвали бойкий мотив второй. Получалось какое-то невообразимое попурри.

Галина Сергеевна открыла дверь и перешагнула порог. Бросив на диван портфель, она стала расстегивать круглые коричневые пуговицы пальто. Кузьма Петрович сидел на стуле между шкафом и этажеркой с книгами. Наклонив голову, он с силой вдавливал большими пальцами клавиши и негромко с хрипотцой подпевал:

Ти-хо вокруг,
Ветер туман унес.
На сопках Маньчжурии
Воины спят
И русских не слышно слез.

— Ты пришел сегодня раньше меня, — обратилась к нему жена, осторожно и неуверенно улыбаясь, — просто небывалый случай.

Ефимков мотнул головой.

— Отлетался рано — и до дому сразу.

Пристально поглядев на мужа, Галина Сергеевна недоуменно пожала плечами.

— Обычно ты приходишь в сумерки.

— А сегодня взял да и пришел раньше, — недовольно нахмурился Кузьма Петрович. — А тебе, Галю, уже и не по душе?

Говорил он рассеянно, глуховатым, ломким голосом. Галина Сергеевна подняла голову. Увидела у мужа тоскливые глаза, прорези морщин на лбу. «Нет, определенно что-то случилось», — окончательно утвердилась в своем предположении Галина Сергеевна и почувствовала, как всю ее захлестывает тревога.

— Что с тобой, Кузя? — спросила она, приблизившись.

Правое плечо Ефимкова поднялось вверх и тотчас же опустилось, словно кто-то взвалил на него непосильную ношу. Капитан попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, растерянной. Нет, Кузьма не умел скрывать перед людьми решительно ничего: ни своих радостей, ни обид.

— Твоя неприятность связана с военной тайной? — настойчиво допытывалась Галина. И, как обычно, он не выдержал, перестал запираться.

— Нет, Галю. Особой военной тайны здесь нет. Просто твоего мужа сегодня зверски обидели, сказали, что он плохой летчик и тянет назад всю эскадрилью.

— Кто же это сказал?

— Человек, от которого я меньше всего ожидал. Мой лучший друг, Сергей Мочалов. Произнес это громогласно, при всех моих подчиненных. От него же я узнал, что являюсь кем-то вроде Митрофанушки.

— Да как он смел! — вспыхнула Галина Сергеевна.

— Вот и я думаю, как он смел! — подхватил капитан. — Тоже друг!

Галина Сергеевна чуть отступила назад и ладонями охватилась за виски, словно у нее внезапно заболела голова.

— Постой, постой, — произнесла она, напряженно думая. — А что он говорил еще?

— Кто? Мочалов?

— Ну да.

— Всякое говорил, — мрачно понурил голову Кузьма Петрович, — что я безнадежно отстаю в теории. Новую технику плохо знаю. Ну и все такое прочее.

Галина Сергеевна выпрямилась. Уголки ее губ поползли вниз в разные стороны.

— Горькие слова, Кузьма. А как ты полагаешь, есть в них правда?