Летчики и космонавты

Для нормального пробега самолета Р-5 при посадке нужно метров четыреста. Тормозов у самолетов нет, но если уменьшить посадочную скорость до минимума, тогда сократится длина пробега. Однако уменьшить скорость, на которой самолет подходит к земле, можно только до определенного предела. От искусства летчика зависит подвести самолет к земле на минимальной, близкой к эволютивной скорости, но не меньшей, иначе самолет упадет, потеряв управление.

Летчик Приходько и другие молодые пилоты уверенно сажали самолеты на аэродром длиной в полкилометра, но заставить их первый раз в жизни посадить самолет на полоску в пять раз меньшую, кажется невозможным. Но выбора не было. Надо сесть и умудриться не разбить самолеты на этом малюсеньком гречишном поле.

— Иду на посадку, Ван Сюн.

— Куда? — не понял Ван Сюн.

— Вон там, — указал на полоску гречихи. — Приготовься.

— Есть, приготовиться.

Опять оставил четверку Р-5 на высоте 400 метров, а сам пологой спиралью пошел на снижение. Уточнил направление ветра по дыму из домов деревни. Ветер был южный и довольно сильный. Решил садиться со встречным ветром, он — мой союзник.

Несколько раз, прицеливаясь, пролетел над площадкой. На северной границе площадки увидел высокий кустарник, метра четыре высотой, а на южной — сочную траву. Признаков заболоченности не обнаружил.

Обстановка критическая, на грани трагедии. А мне вдруг в голову пришла шутка, которую частенько вспоминали наши летчики и техники в минуты перекура возле вкопанной в землю бочки с водой для окурков. Здесь обычно любители шуток держали «банчок», угощая слушателей анекдотами, остротами, новостями. Именно здесь и говорили в адрес летчиков, попавших в тяжелую, аварийную ситуацию при посадке, такую фразу: «Взлететь — взлетел, а если жить хочет, то и сядет».

Вот в таком незавидном положении пришлось побывать и мне, но это положение во много крат осложнялось тем, что за мной летело четверо молодых летчиков. Разбиться с летнабом — грех большой, но тут, как говорят, человек сам расплатился за свою ошибку. А поставить на грань гибели еще четыре экипажа — это уже слишком. И видимо, сознание повышенной и чрезвычайной ответственности подхлестнуло мою волю, мобилизовало внутренние силы на поиски выхода. И он, тяжелый, рискованный, нашелся.

В голове быстро созрел план посадки: с минимальной скоростью на высоте одного-двух метров подвести самолет к кустам, убрать обороты двигателя, врезаться в кусты, которые должны немного погасить скорость, и дальше использовать для пробега всю длину гречневого поля. Пахота и гречиха также должны тормозить самолет. В конце пробега следует развернуться влево, чтобы освободить «аэродром» для посадки ведомых. Только бы не скапотировать!

Трудно описать секунды, ушедшие на эту необычную посадку. Запомнилось только, что ни страх, ни сомнения меня не терзали. Все мои духовные и физические силы были сконцентрированы на этой труднейшей посадке.

Как и задумал, подлетел к кустам на минимальной скорости. В полсотне метров от кустов выключил мотор. Самолет с небольшим парашютированием спланировал в кусты и, продравшись через них, в трехточечном положении побежал по полю, подминая колесами цветущую гречиху. Скорость самолета заметно тормозилась, но, пробежав все гречневое поле, машина продолжала катиться по высокой траве.

В конце пробега удалось резко развернуть машину влево. Полоса для посадки других самолетов свободна. Выскочил из кабины, взглянул вверх: четыре самолета, сжигая последние литры горючего, кружились над площадкой. Дал ведомым сигнал ждать.

— Снимай комбинезон, — приказал Ван Сюну.

— Зачем, командир?

— Снимай. Вот бери мой. Выложи посадочный знак.

— Есть!

Быстро обследовал местность. Трава, в которой остановился мой самолет, была больше метра в высоту. Она росла густыми пучками и у самой земли образовывала мягкие, прогибающиеся под колесами самолетов, кочки. При торможении они могли быть причиной капотирования. Меня спасло от капотирования то, что машина выкатилась в болото уже на малой скорости.

Первым после меня зашел на посадку младший летчик Приходько. Видно было, что он очень внимательно следил за моей посадкой, понял все мои сигналы, правильно решил подводить самолет к земле при работающем двигателе с минимальной скоростью и не боялся задеть за кусты.

Его машина, точно орел, грудью врезалась в кустарник, приминая плоскостями и капотом гибкую лозу, затем побежала по золотистой гречихе.

Сердце забилось от радости… Второй самолет цел. Приходько сел отлично с первого захода. Его самолет остановился в десяти метрах от моего.

С посадкой остальных самолетов получилось значительно труднее. Свиридов, Зыбнев и Казенин боялись кустов. Сначала они пролетели на два-три метра выше кустов и могли, в лучшем случае приземлиться уже на второй половине гречневого поля. Значит, они на большой скорости выкатились бы в болото и наверняка скапотировали бы.

Мы стояли с Ван Сюном у посадочного знака, и мне приходилось то и дело приказывать своему летнабу:

— Выложить крест.