Так или иначе, но после того, как "медицина" закрыла Анохину дорогу к его собственному полету, а "Василий Павлович Мишин его не защитил", как сетовала Маргарита Карловна, он сосредоточился на административной, воспитательной работе. С 1966 по 1974 гг. он был начальником отдела, а затем, до 1978 г. - начальником сектора этого отдела. С конца 1978 г. и до самой смерти он был ведущим инженером отдела и заместителем командира отряда космонавтов- испытателей. В 1968 г., прекратив собственную подготовку к полету, Анохин продолжал еще возглавлять отряд космонавтов ОКБ - несомненно, сказалось доброе отношение к нему Мишина. Мишин пытался всеми силами поддержать Анохина. Этому свидетель - сам Каманин. Но побороть Каманина Главному конструктору не удалось. Живя рядом с Анохиными, Василий Павлович бывал у них. Нередко не игравшие уже главных ролей, они дружески беседовали с Сергеем Николаевичем - за бутылочкой на кухне.

Специфика работы космонавта заключается в том, что он должен знать все обо всем, обо всех системах корабля. Постоянно усложняющиеся и совершенствуемые, они создаются огромным числом организаций, подразделений и исполнителей. Переработка всей этой информации, разноликих технических описаний, создание единого языка, по-своему специфичного, но понятного космонавтам, подготовка бортовой документации, удобной экипажу, - это стало одной из главных забот Анохина и его коллег.

«Что касается "воспитательной работы", - говорил Иванченков, -никто из космонавтов не может особо припомнить, как она "организовывалась". Помнят другое. Не было специальных встреч, бесед, нравоучений. Все космонавты "гражданского" отряда, общим числом в 15 человек, время от времени, в промежутках

между тренировками, командировками встречались раз-два в неделю в так называемом "греческом зале" в ОКБ, где у всех, как и у Анохина, были свои столы. Пусть неподолгу, но мы виделись с Сергеем Николаевичем регулярно. Он был нам как родной человек... Неназойливо, казалось, случайно, с юмором, порой, он мог подсказать ребятам то, что было им особенно полезно.

В нашем деле, - продолжал Иванченков, - требуется не лихачество, а кропотливость, подкрепленная знанием техники, щепетильность в оценке своего труда. Помните, как Сергей Николаевич ответил Ярославу Голованову на вопрос о том, чего он, побывавший в стольких критических ситуациях, боялся больше всего? Он ответил: "Я сраму боялся...". Этот прямой, четкий ответ, его переживания за свой профессионализм, поразили меня. Нечто подобное я слышал и от него самого. Мы с Валерой Кубасовым вспоминали один разговор с Сергеем Николаевичем. Он говорил нам: "Если, ребята, вы начинаете думать за исход своего полета - в плане его возможного трагического итога - вам надо уходить с этой работы. Никогда нельзя об этом думать!" Кто другой мог подсказать такое? Только тот, кто прошел через столько испытаний. Говорилось это как бы между прочим. Но говорилось в самую точку. В самый нужный момент. Он был для нас абсолютным

авторитетом, потому его слова оседали глубоко в сознании. И словно хорошие зерна в плодородной земле давали добрый всход. Мы поняли, что если отсечь мрачные мысли сразу, в самом начале, гораздо проще работать в дальнейшем. Начинаешь работать более раскованно, словно на тренажере...

Его любили и глубоко уважали, кажется, все. Я вспоминаю, как отмечали его 60-летие в ресторане гостиницы "Советская".

Собралось человек 60 - 70 Героев, летчиков-испытателей и космонавтов. Тамадой был Громов Михаил Михайлович, который сказал, что Анохин был его кумиром. Запомнились слова Рукавишникова. Он выступал одним из последних, после множества горячих поздравлений, признаний необычайных заслуг Сергея Николаевича и сказал примерно так: "Сегодня сказали все об Анохине. Забыли, по-моему, одно. Куда бы этого человека ни

поставили, на любом новом месте он сумеет преуспеть. Почему? Потому что талантливый человек. Природой одаренный человек"...».

О Сергее Николаевиче Анохине, о наиболее памятном в нем, я спросил как-то одного из самых мыслящих и самобытных наших космонавтов Георгия Михайловича Гречко. Он ответил, не медля ни мгновенья так, что подумалось: добрее и искреннее, наверное, и не скажешь - ни о ком. Я разговаривал с Георгием Михайловичем по телефону и словно видел его радостно улыбавшееся лицо, когда он произнес: "Знал, любил, уважал Сергея Николаевича - бесконечно... Когда Королев создал первую группу космонавтов-инженеров по космической технологии, он попросил Анохина, которого знал еще по планерам, по Коктебелю, стать нашим, ну, что ли, шеф-пилотом, образцом для нас, чтобы сделать из нас, инженеров, испытателей. Как бы передать нам традиции, дух. И, конечно, - вот только для этого. А Сергей Николаевич взял и прошел вместе с нами комиссию на космонавта и захотел сам лететь...".