— И решение мое таково. — Сергей положил руку на белый лист плановой таблицы с видом, означающим: «Решение твердое, бесповоротное». — Вы будете летать, пока стоит хорошая погода, и по два раза в день. — Сергей поморщил лоб и прибавил: — А если себя хорошо покажете, то и по три! На завтра я вас включил в плановую таблицу. Подойдите ближе. Утром вместе со мной сделаете полет по кругу на учебном. Справитесь с посадкой, пущу на боевом. Пойдем вот по этому маршруту парой.
Подполковник взял из стоявшего на чернильном приборе деревянного стаканчика остро отточенный карандаш и по разложенной на столе пестрой карте провел тонкую линию. Она начиналась от Энска и углублялась в коричневый горный массив, заканчивалась почти у самой вершины хребта. Кузьма Ефимков улыбнулся, наблюдая за движением карандаша, и, когда Ларин вышел из кабинета, сказал, сбивая пепел с угасающей папиросы:
— Значит, не выдержало сердечко! Решил поближе к геологам маршрут проложить?
Мочалов слегка покраснел и засмеялся:
— Что же поделать — и у командира истребительного полка сердце не камень!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Дорога кончилась, исчезла и тропинка. Изыскатели карабкались по голым скалам меж огромных угрюмых гранитных валунов, напоминающих в темноте кладбищенские памятники. Шли в строгом порядке: впереди Гриша Оганесян, за ним три буровых мастера, в самом конце цепочки Игорь Бекетов и Нина.
Все были нагружены. Гриша нес тяжелый ящик с кипрегелем и рюкзак с провизией. Буровые мастера — пару пестрых геодезических реек, складную палатку и треногу. Громоздкий ящик захватил Бекетов. Улыбаясь, он говорил, что доставит его к месту назначения не хуже ишака Мульки. Нину, единственную в этой небольшой экспедиции женщину, решили освободить от всякой ноши, но она наотрез отказалась и взяла рюкзак с провизией.
Гриша Оганесян шел легко и пел длинную песню на армянском языке. Песня была печальная, древняя, как и самый род Гриши Оганесяна.
Буровые мастера, не привыкшие к трудным переходам, тяжело отдувались и почем зря ругали горы, недоумевая, кто их мог только выдумать.
Нина тоже устала. Ремни рюкзака резали ей плечи. Она уже не однажды снимала его и несла в руках. Перед ней широким шагом опытного альпиниста двигался Бекетов. Рукава его клетчатой рубашки были закатаны, обнажая крепкие мускулистые руки. Бекетов часто оборачивался и предлагал Нине взять у нее мешок с продуктами. Остановившись, он ждал, пока она, тяжело дыша, приближалась к нему. И странное дело: незнакомое чувство неприязни вдруг овладевало Ниной. Ей не хотелось показаться слабой и беспомощной перед этим человеком, она не хотела принимать от него никакой помощи. Под войлочной широкополой шляпой оживали прядки ее светлых волос и на ветру бились о лоб, покрытый каплями пота.
— Спасибо, — отвечала она с деланной улыбкой, удерживаясь в самый последний момент от резкости, — у меня еще есть силы, Игорь Николаевич.
Бекетов молча кивал головой. Взгляд его умных глаз, казалось, говорил: «Да, я вас понял, Нина Павловна. Вам неприятно мое вмешательство, как и сам я. Я же вижу, что вы устали по-настоящему. Зря противитесь». Нина понимала все это, и, когда Бекетов поворачивался к ней спиной и продолжал путь, она смотрела вслед ему с сожалением, ей становилось неловко. «В сущности, чего я упрямлюсь?», — думала она раздраженно, противореча себе самой. Мелкие камешки похрустывали под ногой. Внизу в извилистом узком ущелье лежал непроницаемый туман. Вероятно, над землей висели облака, возможно, накрапывал дождь. Здесь же, на высоте, ослепительно голубел горизонт.
К вечеру изыскатели достигли района, намеченного профессором Хлебниковым для съемки. Горный пейзаж внезапно изменился. Подъем закончился, и широкая зеленая поляна предстала перед глазами.
— Оу! — весело закричал сверху Гриша Оганесян. — Мы пришли, Нина-джан, как самочувствие?
— Проголодалась, Гришенька, — непринужденно ответила Нина.
— Оу! Шайтан меня забери, да что мы будем за мужчины, если не накормим одну-единственную женщину. Нина-джан, сейчас костер будет, шашлык будет.
Гриша отличался неиссякаемой энергией и никогда не бросал слов на ветер.
Покрикивая на буровых мастеров, он заставил их ломать кору орешника и сосен. Минут через двадцать запылал костер, вырывая из тьмы усталые лица изыскателей. Огонь заставил отступить черную горную ночь, сучья потрескивали, даже дым был горьковато-приятным. Люди повеселели. Забыв про усталость, Нина стала помогать Оганесяну готовить ужин. Бекетов и буровые мастера быстро расчистили место для палаток и организовали ночлег. Потом у догорающего костра все вместе ели приготовленный Гришей шашлык и запивали его горячим чаем. После ужина разбрелись кто куда. У костра остались только двое — Бекетов и Нина. Нине не хотелось спать. Она думала о Сергее, об Энске, о будущей диссертации, к которой так много нужно еще готовиться, о Бекетове, молчаливо стоящем рядом. «Ох и трудно мне с ним будет работать, с Мотовиловым бы и то легче».
Пламя костра неожиданно метнулось в сторону, потом вновь выпрямилось.