Летчики

До захода солнца оставалось три-четыре часа. Занавеска в окне была задернута наполовину. Генерал видел убегающую на запад сухую, пыльную дорогу, на которую уже начинали ложиться тени от деревьев, и думал: «Скоро наступит вечер, потом ночь; танки и автомашины противника будут уходить через переправу на другой берег…»

Он вызвал по телефону командира полка и, как всегда с ним бывало в минуты сильного нервного напряжения, сказал тихо и медленно:

— Подполковник, нужно повторить вылет.

Телефонная трубка молчала минуту. Зернов знал, что подполковник Василевич, человек рассудительный и осторожный, привыкший в бою беречь своих людей, думает над ответом.

— Как вы полагаете, — сказал Зернов, не дожидаясь, когда Василевич заговорит, — что, если пойти на хитрость и вместо группы послать на цель пару «горбатых», но под сильным прикрытием истребителей? Заход построить с запада, с тыла противника. Внезапная атака со стороны солнца в часы заката способна принести успех. Как вы думаете, а?

Генерал посмотрел в трубку телефона так пристально, словно мог увидеть в ней лицо Василевича. Он имел привычку в разговоре с подчиненными произносить это «как вы думаете» отнюдь не тогда, когда в чем-нибудь сомневался, а в ту минуту, когда, взвесив все плохое и хорошее, принимал то единственное, командирское решение, в котором никто уже не мог его поколебать, когда все уже было обдумано и рассчитано и, по сути дела, то, что он говорил, было приказом.

— Да, товарищ генерал, так будет лучше, — послышался далекий голос командира полка. — Такая атака — полная неожиданность для врага. Отберу самых крепких летчиков. Поведет лейтенант Мочалов, это из недавно пришедших. На полигоне он бомбил точнее всех.

— Смотрите сами, — ответил неопределенно Зернов. — Полигон и война не одно и то же, но раз вы уверены в летчике, назначайте его ведущим. Пришлите Мочалова ко мне после того, как маршрут будет проложен. Задание ответственное, и я бы хотел перед вылетом поговорить с летчиком сам.

Зернов положил трубку. Высокий, бритоголовый, он поднялся над столом, сразу заполнив собой чуть ли не половину кабинета. При быстром движении простреленная нога отозвалась тупой болью. Генерал, хромая, подошел к окну и отдернул занавеску. Высокое голубое небо заполнило глаза, и Зернов уловил далекий нарастающий гул авиационных моторов. Над степью в растянутом правом пеленге проплывали штурмовики, образуя уступ, чем-то напоминающий полет стаи птиц. Генерал проводил их долгим тоскующим взглядом. С тех пор как в 1941 году над Тильзитом зенитный снаряд разорвался в штурманской кабине самолета, который вел на цель Зернов, и крупный осколок раздробил кость, ему категорически запретили подниматься в воздух.

Когда «Ильюшины» скрылись, Зернов снова сел за стол. Его серые прищуренные глаза впились в исчерченную красными и синими стрелками карту-двухкилометровку. Кто-то громко постучал в дверь. Не поднимая головы, генерал сказал «войдите» и только секунду спустя оторвался от карты. Перед ним стоял стройный смугловатый юноша в сером летном комбинезоне с короткими рукавами.

— Лейтенант Мочалов по вашему приказанию прибыл! — доложил вошедший.

Генерал указал на стул и попросил достать карту с маршрутом. Лейтенант торопливо расстегивал планшет. Зернов машинально наблюдал, как его тонкие, длинные пальцы старательно разглаживали карту на сгибе. Внимательные глаза командира дивизии, всегда успевавшие при встрече с малознакомым человеком что-нибудь ухватить и запомнить, остановились на правой руке летчика. На ней виднелась незамысловатая татуировка: якорь и корабельная цепь. Верхняя губа генерала подернулась в усмешке.

— Это что же? — спросил он весело. — Следы зеленой молодости?

— Да, товарищ генерал, — ответил лейтенант, покрываясь румянцем смущения. — Меня еще отец сек когда-то за это баловство.

В течение нескольких минут разговор шел о самых обычных для летчиков вещах. Зернов просмотрел маршрут и несколько изменил длинную красную линию, тянувшуюся на карте от аэродрома к вражеской переправе. Потом, исчерпав все деловое, он коротко и внушительно сказал:

— Помните, лейтенант Мочалов, ваш вылет на эту цель по счету четвертый. Переправу нужно разбомбить во что бы то ни стало. Сколько бы ни было «мессершмиттов», зенитного огня и прочей чертовщины — пробейтесь к цели. Не бросайте бомбы с большой высоты — пустое дело! Ниже трехсот метров тоже не снижайтесь. Запрещаю. Собьют как куропатку!

Генерал внимательно посмотрел на Мочалова. За долгие годы командирской работы он привык, провожая летчика в опасный полет, по его глазам, по интонации, с которой тот повторяет приказ, угадывать, с кем он имеет дело — с человеком твердым, уверенным в себе или с человеком неровным, колеблющимся. Лейтенантом он остался доволен. В ответ Мочалов кивнул головой, и его глаза заблестели тем особенным блеском, какой так свойствен людям порывистым, быстрым в движениях, горячим в поступках. Неожиданно серые глаза Мочалова потемнели, и, отводя их в сторону, он тихо, но твердо произнес:

— Если не разобью — врежусь!