Летчики

— Вам, товарищ капитан, придется на несколько дней принять на себя командование эскадрильей.

Кузьма упрямо встряхнул головой. Неожиданное приказание вызвало в памяти ссору с Сергеем. Это заслонило собой все. Ефимков даже не подумал, чем вызвано приказание.

— Я бы просил, товарищ подполковник, поручить это кому-нибудь другому. Майору Мочалову не по душе стиль моей работы. — Ефимков помолчал и хмуро закончил: — Не могу я его замещать. Опять он скажет, что я не на уровне, что эскадрилью не туда веду и все такое прочее.

Земцов устало провел ладонью по лбу, переставил на письменном столе массивное пресс-папье из белого мрамора. Затем заложил руки за спину и подошел к окну, за которым надсадно выл ветер. Не поворачиваясь к Ефимкову, он медленно и громко произнес:

— Принять эскадрилью на несколько дней придется все-таки вам. Дело в том, что майор Мочалов… — Земцов медленно обернулся, и Ефимков заметил, как дрогнуло его спокойное лицо и длинные линии морщин стрелами легли от углов рта вниз к подбородку… — Дело в том, — еще медленнее повторил подполковник, — что майор Мочалов и лейтенант Спицын не возвратились из учебного полета.

Ефимков отшатнулся. Нет, он не ослышался. Подполковник произнес именно эти страшные слова, какие так редко говорились летчиками после войны: «Не вернулся из учебного полета!» Это значит вынужденная посадка, авария, возможно смерть! Мускул на левой щеке забился как в лихорадке. Потом стриженная под «ежик» голова с крутым затылком наклонилась так низко, что подбородок уперся в шершавый воротник шинели. Перехваченным от волнения голосом Кузьма Петрович спросил:

— А Сережа… Мочалов жив?

Земцов ответил не сразу:

— Пока неизвестно.

— Что произошло? — встревожился Ефимков еще больше.

— Вам сообщить некоторые подробности могу. Мочалов и Спицын встретили над главным хребтом иностранный самолет, нарушивший границу. Дали сигнал идти на наш аэродром. Все мы думали, иностранец просто заблудился. А оказалось, он должен был сбросить двух диверсантов… Сигналу нарушитель не подчинился, открыл огонь. Наши вели бой.

Ефимков весь напрягся:

— И как?

— Успешно. Экипаж иностранного самолета захвачен нашими пограничниками.

— А летчики?

— Мм не хватило горючего над главным хребтом.

— Значит, пошли на вынужденную?

— Это было последнее сообщение, принятое от Мочалова, — вздохнул Земцов. — Майор назвал номер квадрата. Но его не разобрали из-за сильных помех. Помню, что окончание «надцать». Но ведь на «надцать» кончаются и двенадцать, и тринадцать, и еще несколько цифр. Из соседней эскадрильи вылетели на поиски два истребителя, но погода внезапно ухудшилась, перевал оказался закрытым туманом. А сейчас уже ночь…

Ефимков стоял с искаженным лицом, полузакрыв глаза. Тяжелые руки обвисли вдоль туловища бессильно, как плети. Он-то хорошо знал, какими дикими, пустынными и страшными для вынужденной посадки выглядят тупые вершины гор, когда пролетаешь над хребтом. Он зябко повел плечами при одной мысли о том, как свирепо гудит там сейчас ветер. Но вдруг вспомнил:

— Там есть три мало-мальски пригодные площадки. Их геологическая экспедиция подготовила летом.

— На них вся надежда, — произнес Земцов. — Если бы Мочалов их нашел да смог спланировать…

— Товарищ командир, — тихо, но с необыкновенной решимостью заговорил Кузьма. — А что, если бы я вылетел на поиски?

— Сейчас, ночью?

— Да!

— Но вы послушайте! — командир части кивком головы указал на окно. Ветер выл за ним, переливаясь на несколько ладов, как плохо слаженный духовой оркестр, швырял в стекла жесткий снег. — На земле восемнадцать метров в секунду. А что делается там, над перевалом? — Земцов ткнул пальцем в белый сводчатый потолок кабинета, словно это и был перевал. — Нет, Ефимков, ночью невозможно.

— А завтра?

— Посмотрим, Кузьма Петрович, — сказал подполковник теплее. — В народе считается утро вечера мудренее. А пока идите принимать эскадрилью…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мочалов очнулся в потемках. Ныла спина тупой, непрекращающейся болью. Он удивился, что, открыв глаза, не видит тех знакомых предметов, какие всегда представлялись во время минутного пробуждения среди ночи. Ни платяного, шкафа с поцарапанным боком, ни маленького столика с книгами, ни высокого прямоугольника двери с поблескивающей даже в потемках никелированной ручкой. Вместо всего этого майор увидел мерцающий циферблат самолетных часов, показывающих начало десятого, и понял, что находится в кабине.